Под созвездием северных ''Крестов'' - Бушков Александр

Александр Бушков

Под созвездием северных «Крестов»

Часть первая

Крестики-нолики

Глава 1

И слышен нам не рокот «автозака»…

Подследственного Алексея Карташа, подозреваемого в двойном убийстве по статье сто седьмой, часть вторая, везли на «автозаке» в следственный изолятор – тюрьму, то бишь. Где он должен будет содержаться вплоть до постановления суда.

Вот так.

Но что не говори, а все могло быть еще печальней – например, если б Карташ влез в это дело по доброй воле. А влезть он мог, будь у него возможность выбирать и сделай он при этом неверный выбор. Но ведь выбора ему не оставили! И теперь приходится признать: ну и слава богу, что не оставили. Меньше бесплодных терзаний, заламывания рук, кусания локтей и самобичевания. Все равно уже ничего не поправишь. Кино, как говорится, взад не пустишь.

Хотя со стороны могло сложиться впечатление, что на Алексея никто не давил, что с ним обходятся со всеми предупредительностью и обходительностью, как с дорогим гостем и свободным человеком… Формально так оно, наверное, и выглядело. Но, господа, сколь часто форма бывает обманчива! Достаточно вспомнить радушные улыбки и ласковые слова, какие расточали Алексею Карташу в Туркменистане некоторые его тамошние знакомцы, – при этом вдумчиво размышляя лишь над тем, как бы половчее всадить кинжал в брюхо «дарагому гостю»…

Строй невеселых дум нарушила песенка. Кто-то из соседей по «автозаку», в котором сидел и подследственный Алексей Карташ, с той стороны решетки напряженно прохрипел:

• – И снится нам не рокот космодрома,
• Не эта ледяная синева… 

Ну чисто Промокашка, выходящий из подвала в ласковые объятья Жеглова и исключительно для понтов горланящий: «А на черной скамье, на скамье подсудимых…»

Тьфу…

Ну да, так оно обычно и бывает. Зацепит, как крючком, какая-нибудь мелочь и развернет твои мысли совсем в другую сторону. Так получилось и сейчас: мелочью стал припев этой незамысловатой песенки. Несколькими днями ранее (а честно говоря – в другой жизни) Карташ уже слышал этот припев, правда, в чуточку более мелодичном исполнении. И тоже, что характерно, слышал от соседа – в тот раз соседа не по «автозаку», а по салону самолета.

Когда шасси «Тушки» оторвались от взлетно-посадочной бетонки Шантарского аэродрома, лысый, как шар, полнотелый живчик, занимающий кресло впереди Карташа, вдруг негромко затянул: «И снится нам…». Видимо, полеты для живчика не были обыденностью, вот и нахлынули романтические чувства в момент отрыва от грешной тверди. По совести говоря, Карташ и сам был недалек в тот миг от того, чтобы запеть. Отменным у него тогда было настроение…

Эх, крутануть бы колесико машины времени, вновь вернуться на ту самую отметку и переиграть заново. Как поется уже в другой песне, более подходящей случаю: «Зачеркнуть бы всю жизнь, да сначала начать». Всю не всю, но последнюю неделю Карташ бесспорно зачеркнул бы, рука б не дрогнула…

Однако в момент набора высоты самолета, совершающего беспосадочный перелет по маршруту Шантарск – Санкт-Петербург, Карташ будущего своего знать не мог. Зато настоящее же представлялось прямо-таки замечательным, хоть и вправду песню запевай. Он с Машей (боевая подруга сидела в соседнем кресле, возле иллюминатора, за которым проплывала сахарная вата облаков) летели в Питер отдыхать. И неважно, что формально они отправились вроде как на задание. По сути, это был самый настоящий, форменный отдых, более того: что-то типа свадебного путешествия… Ну, предсвадебного путешествия, если уж подходить к терминологии со всеми скрупулезностью и дотошностью. Действительно, какое может быть свадебное путешествие у невенчанных-неженатых?

– Судя по блаженному выражению вашего лица, товарищ самый старший лейтенант, вы фантазиями пребываете сейчас не иначе, как в мужском раю? – спросила тогда Маша, склонившись к его плечу. – В окружении каких-нибудь блондинистых нимф и прочих гурий крайне доступного поведения, не так ли?