Долг грабежом красен - Серегин Михаил Георгиевич

– Не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, но все же скажу тебе – не спеши. Пусть он хорошенько забудет про все свои несчастья…

– Не думаю, что это возможно, – вздохнул Полунин. – Но хочу сделать все от меня зависящее, чтобы его развлечь.

Он подозвал играющего неподалеку в мяч Антона, и они, попрощавшись, направились к трапу самолета.

В Москве они были утром следующего дня и прямо из аэропорта отправились в ресторан «Прогресс».

Едва отец и сын Полунины вошли в вестибюль, как к ним подошел уже знакомый Владимиру метрдотель и произнес:

– Вас, Владимир Иванович, уже ждут наверху.

– Хорошо, – кивнул Полунин и, положив руку на плечо сына, сказал: – Мальчик только что с самолета, мы с утра ничего не ели.

– Не волнуйтесь, Владимир Иванович, все сделаем как надо.

Он улыбнулся Антону и произнес:

– Следуйте за мной, юноша. В вашем распоряжении самый престижный столик и самые изысканные блюда.

Когда метрдотель отвел Антона в зал ресторана, Полунин поднялся на второй этаж и уже через минуту был в апартаментах хозяина ресторана, Мирона.

– Здравствуй, Василь Василич, – поздоровался Полунин с Мироном, который был в кабинете один.

Мирон пожал Полунину руку и, приглашая его сесть, сказал:

– Рад видеть тебя живым и здоровым.

Едва они расселись в кресла напротив друг друга, Полунин произнес:

– Ну как, Василь Василич, ты не передумал?

– Это же я хотел спросить у тебя, – улыбнулся в ответ Мирон. – Ты все же решил избавиться от этих акций?

– Да, – твердо заявил Полунин. – Сумма, которую ты мне предложил, меня устраивает.

– Ну что ж, тогда не будем тянуть и сейчас же оформим сделку.

Мирон поднялся и, пройдя в дальний угол комнаты, отвел потайную панель в стене, за которой скрывался вмонтированный в стену сейф.

Он достал из сейфа небольшой чемоданчик и папку с документами. Это был договор о продаже акций нефтяной компании «Аркада», принадлежащих Полунину и Самбисту.

Когда Полунин подписал бумаги, Мирон подвинул к нему чемоданчик и открыл его. Там лежали аккуратно упакованные пачки стодолларовых банкнот.

– Здесь – как и договаривались – восемьсот тысяч долларов.

Полунин несколько секунд задумчиво глядел на купюры. Мирон, перехватив его взгляд, захлопнул чемоданчик и, закрыв его на замок, поставил рядом с Полуниным.

– Знаю, о чем ты думаешь, Владимир, – с горькой усмешкой на устах произнес Василь Василич. – Ты думаешь, неужели ради этого дерьма произошло столько несчастий в твоей жизни?

Полунин не ответил, продолжая хранить молчание.

– Но я скажу тебе следующее, – произнес Мирон. – Да, эти деньги не сделают тебя счастливым, но они помогут тебе обеспечить будущее твоего сына. Тебе есть ради кого жить, и деньги тебе пригодятся. Кроме того, ты должен заботиться о родственниках Самбиста и его друзьях, тех, что остались в живых.

– Спасибо на добром слове, – сказал Полунин и, бросив взгляд на чемоданчик, добавил: – Но ты знаешь, что это не все, что ты мне должен.

Мирон молча кивнул.

– Я помню. И работаю в этом направлении. Как только у меня что-то проклюнется, я тебе сообщу. А пока езжай, отдохни где-нибудь. Во Франции, например. Рекомендую Ниццу. Очень, знаешь ли, приятное место. Не хуже наших Сочей… …Полунин, держа в руке чемоданчик, спустился в ресторан и сел за столик напротив сына, который с аппетитом поедал кусок утки, зажаренной с яблоками.

– Что там у тебя, папа? – спросил Антон, кивнув на чемоданчик в руке Полунина.

Владимир улыбнулся и сказал:

– Твое будущее, сынок.

– Правда? – удивился Антон, при этом глаза его загорелись.

Он вытер рукой заляпанный жиром рот и спросил:

– А можно мне его увидеть?

– Нет, сын, – рассмеялся Полунин. – Будущего нельзя увидеть. Надо быть лишь уверенным в том, что оно у тебя есть…

ЭПИЛОГ

Недели отдыха на южном побережье Франции летели очень быстро. Побывав в Марселе и Тулоне, Владимир с сыном отправились на материк и совершили затем поездку по Европе с посещением Парижа, Мадрида и Лондона.

Антона, проведшего в мрачном детском доме последние полтора года своей жизни, захватила круговерть новых впечатлений. Мальчик сначала даже растерялся и быстро уставал от ярких подробностей незнакомой жизни.

Однако постепенно Антон втянулся в эту жизнь, и она стала ему нравиться. Все это время Владимир внимательно наблюдал за сыном и постепенно с радостью отмечал для себя изменения к лучшему в Антоне. Сын потихоньку словно оттаивал, превращаясь из малоразговорчивого угрюмого подростка в обычного веселого ребенка. Как и все дети, попав в другую среду, он начал быстро к ней приспосабливаться и гораздо успешнее, чем Полунин, осваивал новые языки. Французский, например, Владимиру давался с большим трудом.