Божий одуванчик - Серегин Михаил Георгиевич

— А что он делал в последний день?

— Да что он мог делать? В академию ходил.

Собирался сдавать зачет за летнюю сессию.

«Хвост» у него остался там по какому-то предмету.

— Ну и как? Сдал?

— Да нет… перенесли на вечер. Прямо дома у преподавательницы. Он ей на лапу кинуть собирался.

— А после академии… перед зачетом?

— Потом мы пошли в кафе. Посидели, выпили пива и разошлись по домам, — ответил Илья. — Антоха вроде как был в приподнятом настроении, отмачивал шуточки… язык у него, надо сказать, был ой-ой.

— Как бритва, — поддакнул Олег. — Хотя он часто разыгрывал из себя бодрячка и юмориста, когда ему было хреново. Такой он был человек…

— Уверен — не мог он сам… ну просто не было причин, — сказал Илья:

— Я же тебе уже говорил, Владимир. Все у него есть. Деньги. Учеба. Девушка. Перспективы. Отвязывается, как заблагорассудится…

— А Чуриков? Он как? Малахова я еще хоть чуть-чуть знаю — два раза на даче куролесили вместе с тобой… А этого Валька вообще видел раза три. Да и то он от меня дико шарахался. Особенно после того, как его Афонин пес Гарант укусил.

…Гарант — именно такое замысловатое имечко придумал Фокин своему хвостатому питомцу и сослуживцу. — А Чуриков вчера весь день дома сидел, — отозвался Олег Осокин. — Трясся… Потом пошел куда-то.

— Куда?

— Не знаю. Ему позвонили, ион пошел.

Что-то в голосе произносящего эти слова Осокина показалось Владимиру натянутым. Не исключено, что этот милый хлопец что-то скрывает. Бесспорно, подозревать на базе таких эфемерных оснований просто глупо. Ведь не может же быть, что они сами… нет, это просто абсурд.

Свиридов вспомнил слова величайшего сыщика всех времен и народов: «Однажды, дорогой Ватсон, я заподозрил женщину в причастности к преступлению лишь потому, что в разговоре со мной она все время отворачивалась от света. А потом оказалось, что она это делала только по той причине, что на встречу со мной чрезвычайно спешила и не захотела, чтобы я заметил, как плохо в спешке она наложила пудру».

— А кто ему звонил? Он не называл имени?

— Называл, — оживился Олег. — Называл.

Анна Пав… нет, Анна Кирилловна, кажись.

Стоп… Анна Кирилловна… это же у нас преп такой есть в академии. Такая старая мымра с лошадиными зубами. Старушка — божий одуванчик.

Илья замахал руками:

— Вот-вот… старушка! Не гноби мозги, Олег!

Владимир оттолкнул от себя Гаранта, который пытался стащить тапок с его левой ноги, и проговорил:

— А у самих-то есть предположения?

— В общем, есть одна гипотеза, — уклончиво проговорил Осокин, выписывая в воздухе неопределенные пассы полусогнутыми пальцами левой руки. — Илюха, а?

И он вопросительно посмотрел на Свиридова-младшего.

— Говори, чего уж, — кивнул тот.

— В общем, так… есть один человек, с которым были у нас некоторые проблемы, — заговорил Олег. — Серьезный человек. Продвинутый такой типажик. Если не он, то я не знаю, на кого думать. А если он, то вряд ли докажешь. Жесткий ублюдок.

— Это кто же?

— Дедовской. Ледовской Александр Данилович, он же Якорь. Номинально он владелец какой-то риэлторской конторы. Квартирки продает.

— А р-реально? — влез в разговор Фокин, цедя через соломинку какой-то коктейль.

— А реально… я же сказал: жесткий ублюдок. Бандюган. В Законодательном собрании штаны просиживаете — неожиданно закончил Осокин.

— И что же за небольшие проблемы у вас с ним возникли?..

— Бабу не поделили, — почти грубо ответил Илья, до этого времени вяло курящий мятую сигарету «Кэптэн блэк» и стряхивающий пепел то на журнальный столик, то на голову Гаранту. — Была там одна… курва. С диагнозом «хронический недотрах»… Но там, казалось, проблемы с ней кончились.

Илья отвернулся и, перехватив у Фокина бокал, одним глотком опустошил его.

Свиридов нахмурился: тон брата и то, как он повел себя после сказанного, ему определенно не понравились.

— Ты уверен, что проблемы с ней кончились? — спросил он. — С этой, как ты говоришь, курвой.

— Кончились. Вместе с ней самой, — с горьким цинизмом произнес Илья. — Кранты.

— А что такое случилось?

— Да ехала пьяная и с моста навернулась.

И соответственно буль-буль… деструктировалась… глупая девочка.

— А при чем здесь Малахов и Чуриков?

— Да она от Антохи и ехала, — после некоторой паузы проговорил Осокин, быстро обменявшись с Ильей взглядом. — А Якорь об этом узнал и жестко рамсовал.