Бесы в погонах - Серегин Михаил Георгиевич

Машины миновали охрану, проехали около пятисот метров по хорошо прослеживаемой камерами наружного наблюдения, прекрасно асфальтированной дороге и вскоре встали у огромного многокорпусного особняка.

– Выходите, – пригласил отца Василия подполковник.

Священник вышел, огляделся и пришел к выводу, что губернатор живет хорошо.

А потом было ожидание в спецкомнатке, тоже с камерой, затем долгий поход по невероятно длинному коридору, а потом снова ожидание, правда, на этот раз совсем короткое, а потом он вошел в дачный кабинет губернатора и понял, что расслаблялся рановато.

– Садитесь, батюшка, – мрачно предложил Иван Семенович и сразу перешел в наступление.

Губернатор высказал ему все: и реальные претензии, и надуманные, затем начал вытаскивать какие-то старые, давно отошедшие в область мифологии истории, припомнил все, чем, по его мнению, священник ему обязан, и чем больше говорил, тем сильнее распалялся.

– Это, по-вашему, называется христианское смирение?! – орал губернатор, брызгая слюной. – Это называется борьба за интересы народа?!

Священник ничего не опровергал и не доказывал. Он просто слушал. И постепенно Иван Семенович как-то выдохся, стал покрикивать все реже, а потом и вовсе рухнул в кресло.

– Что тебе надо, поп? – мрачно спросил он.

– Ничего, – смиренно ответствовал священник.

– То есть? – рассвирепел губернатор. – Как это ничего?! А как это все понимать?!

– Все, что я хотел написать, я написал.

Губернатор схватил со стола помятое письмо, начал выискивать в нем какие-то уличающие священника фразы, но ничего не нашел и швырнул письмо в стол.

– Ладно, – устало махнул он рукой. – Где копии кассеты?

– Мне это неизвестно.

– То есть как? – оторопел губернатор. – А куда ты их дел?

– У меня их и не было.

Иван Семенович смотрел на отца Василия так, словно хотел сказать: «Ну что ты мне голову морочишь, козлина?!»

– Ты хочешь сказать, что не делал копий? – с ядовито-угрожающей ухмылкой поинтересовался он.

– А зачем?

Настала очередь удивиться губернатору.

– Как это зачем? Ну… это… – выговорить «для шантажа за бабки» ему было сложно. – Ну… чтобы манипулировать исполнительной властью.

– Ваша власть от мира, и меня она нимало не интересует, – совершенно искренне сказал отец Василий и не выдержал, добавил: – Вы уж сами, пожалуйста, в своем г… ковыряйтесь.

– А зачем ты тогда мне эту кассету прислал? – так же искренне удивился губернатор.

– А куда надо было ее послать? – встречно поинтересовался священник.

Иван Семенович поперхнулся.

– Просто пострадали невинные люди, и было бы правильным с вашей стороны исправить положение дел, – мягко посоветовал отец Василий. – И, я не скрываю своего мнения, вам надо всерьез рассмотреть возможность отставки.

Губернатор как-то дико посмотрел на своего необычного посетителя и вдруг захохотал. Он смеялся долго и совершенно истерично, пока не стал хвататься за сердце и оседать. А потом внезапно смолк и проронил:

– Ты с моим зятьком, случаем, не знаешься? А то он тоже заладил в последнее время: «Переводитесь, папа, в Москву, здесь делать нечего; никаких перспектив для семейного бизнеса…» Да какой там, на хрен, бизнес?! У меня на Волге половина жизни прошла! Это судьба моя! Кто я в этой Москве?

Священник пожал плечами. Некоторое время они молчали, разглядывая один другого, но Иван Семенович сдался первым.

– Ладно! – устало махнул он рукой. – Если ты меня обманул и просто подставить хочешь, я это все равно узнаю. Раньше, чем ты скажешь «ой». А теперь иди.

– Я ничего не услышал насчет Мальцева, Пасюка и Якубова, – и не подумал вставать с места отец Василий.

Губернатор непонимающе вытаращился, а потом хмыкнул:

– А-а… эти… Ладно, я скажу, чтобы все замяли.

– И еще… самое важное… – тихо произнес и медленно поднялся со стула отец Василий.

Губернатор перестал дышать, побледнел и тоже медленно, как при замедленной съемке, привстал.

– Вы бы, Иван Семенович, в церковь сходили… Пора о душе подумать, давно пора…

* * *

Молодых обвенчал он лично. Катерину, судя по ее бледненькому виду, уже подташнивало, но в целом все прошло вполне благопристойно. А потом отец Василий сел рядом с сияющим майором Пасюком в одну из предоставленных стороной невесты роскошных машин, и вскоре свадебная колонна двинулась через весь город по совершенно чистой, заблаговременно освобожденной ментами от постороннего транспорта улице.

– Но Санька-то каков молодец! – все восхищался и восхищался до срока принявший Макарыч. – Оф-фи-цер-р!

Как будто лишь офицеру могла отдаться такая красотка.

А потом был огромный, на весь двор, навес у родового гнезда Якубовых в самом сердце «Шанхая», аккуратно демонтированные четыре секции бетонного забора, чтобы многочисленные гости могли беспрепятственно выходить на улицу, очищать желудки и столь же беспрепятственно возвращаться. Были тосты, водка, четыре пьяные драки в течение одного часа и сердечное, со слезами на глазах и дополнительными дозами спиртного примирение… Всего не упомнишь.

Но кое-что отец Василий запомнил хорошо.

– Слышь, Андрюха! – пьяно обнимал Макарыча за толстую потную шею Роман Григорьевич. – Тут, короче, один мужик, конкурент мой, короче, ну, в натуре, оборзел мужик. Надо на место поставить.

– Сделаем, Рома, – кивнул Макарыч. – Без базара. Дело-то семейное…

Отец Василий поставил недопитую рюмку на стол и потихоньку вышел из-за стола. Пора было уходить. Все шло, как и прежде: мир двигался своей дорогой, а служитель создавшего этот мир господа – своей.