Сквозь огонь и воду - Гарин Максим

Контора обойной фабрики располагалась в двухэтажном здании красного кирпича, вросшем в землю до подоконников. При взгляде на него само собой в голове всплывало слово “лабаз”. Полуарочные окна, толщенные стены, фигурные кирпичные дымоходы и старинные жестяные водосливы с просеченными узорами.

Пропуск для въезда на территорию обойной фабрики “мерседесу” Мельникова не потребовался. То ли сторож спутал его с хозяйской машиной, то ли был предупрежден о прибытии гостя. Шлагбаум взметнулся молниеносно: так рука солдата первогодка взмывает к козырьку при виде прапорщика, так украинский гаишник вскидывает полосатый жезл при виде московских номеров.

Охранник выскочил из машины и распахнул дверцу. Мельников важно выбрался, посмотрел на туфли, еще не успевшие запылиться, и поднялся на сварное крыльцо, выкрашенное ярко-красной пожарной краской. Охраннику показалось, что сейчас Мельников извлечет из кармана белый носовой платок, проведет по поручню, скривится, а затем, как капитан на корабле, устроит нерадивым матросам нагоняй.

В левой руке Леонида Павловича был небольшой, но очень дорогой портфель.

Длинный, темный коридор, хранящий запахи прошлого столетия, разнокалиберные двери. Проводка оплела стены, выкрашенные масляной краской, густо, как лианы. Казалось, время на обойной фабрике остановилось. Зато приемная и кабинет Германа Баранова поражали воображение даже видавших виды людей. Приемная размером в школьный класс, на стенах в пышных багетных рамах портреты русских царей дома Романовых, исполненных художником обойной фабрики, бородатых фабрикантов, владевших производством до революции и во времена нэпа. Не хватало лишь портрета самого Баранова. Но место для него имелось – под российским двуглавым орлом, отделанным настоящим сусальным золотом. Орел поблескивал двумя головами, когтистыми лапами, маслянисто отливал, как курица, натертая перед отправкой в духовку умелой хозяйкой.

«Безобразие, – подумал Мельников, обладающий тонким художественным вкусом. – Это подпадает под статью “надругательство над государственными символами”. Еще бы текст советского гимна повесили, исполненный славянской вязью.»

Секретарша при виде Мельникова вскочила, словно сиденье стула внезапно, оказалось под электрическим напряжением.

– Здравствуйте, – воскликнула она невероятно звонким голосом и тут же вдавила клавишу, предупреждая хозяина о появлении важного гостя.

– Не беспокойтесь, я сам пройду, Герман меня ждет.

Кабинет Баранова занимал чуть меньше половины этажа. Окна прикрывали театральные маркизы. Стены отделаны карельской березой. Портрет президента располагался прямо над столом хозяина. Герман Баранов в широченных полосатых подтяжках, с болтающимся на груди пестрым галстуком поспешил навстречу гостю.

– Какие люди в провинцию пожаловали! – его круглое лицо блестело, глаза же оставались холодными, неподвижными. Он взглядом, как иголкой, проткнул Мельникова.

Тот с досадой махнул рукой, мол, возвращайся за стол, не надо церемоний.

– Чай, кофе, водка, коньяк… – сыпал Баранов. – Есть тыкила, виски шести сортов.

Мельников решил придумать чего-нибудь такое, чего Баранов не отыщет.

– От нарзанчика не откажусь. Герман на секунду опешил, а затем нашелся, вызвал секретаршу и серьезно приказал:

– Гостю стаканчик нарзана, – при этом два раза хлопнул бесцветными ресницами.

– Сейчас принесу, – без тени смущения произнесла женщина, но на всякий случай уточнила:

– Он стоит в холодильнике, на второй полке?

– Да, да, в холодильнике, где всегда. Секретарша уединилась в приемной, открыла холодильник, где на второй полке в одиночестве лежала пластиковая бутылка минеральной воды “Святой источник”. Секретарша, чтобы никто не раскусил ее уловку, нацедила до половины стакана “Святого источника”, долила боржоми, перемешала жидкость одноразовой вилкой и понесла шипящую воду в кабинет шефа.

– Пожалуйста, – сказал Баранов. – На обойной фабрике, как в Греции, дорогой ты мой приятель, есть все. Зря ты от тыкилы отказываешься.

– Если пить при каждой встрече, то до цирроза печени – один шаг.

– Скептик ты, Леня.

Мельников уселся, сделал два глотка, отставил стакан в сторону.

– Нарзанчик у тебя, знаешь ли, Герман, такой же настоящий, как наша совместная продукция.

– Но пить можно, жажду утоляет.

– Утолять-то утоляет, но знающего человека не проведешь.