Мне давно хотелось убить - Данилова Анна

– Он ушел. Я бы на его месте тоже ушла. А ведь он может не вернуться… Что же мне делать? Вам легко говорить, вы – мужчина, у вас может быть много женщин.

А я? Я всегда была одна. До тех пор, пока не появился он.

Меня постоянно окружают пары, а я; повторяю, всегда ОДНА. Пусть у Бориса много недостатков, но он не мог убить мою маму, не мог.

– А где те драгоценности, которые она покупала у Альфиша?

– А вы и его знаете? Я продала их.

– И кому же?

– Не знаю, этим занимался Борис. Мне нужно было заплатить долги, я потратила все мамины деньги на ее похороны, а мне хотелось поставить ей памятник…

– И сколько же ты выручила за эти драгоценности?

– Нашими деньгами около пяти тысяч.

Беркович вдруг достал из внутреннего кармана куртки, лежащей на стуле, бархатистый, сильно потертый футляр, в каких раньше продавались старинные парфюмерные наборы, и, открыв его, высыпал все содержимое на стол:

– Эти?

Жанна, прикрыв ладонью рот, широко раскрытыми глазами смотрела на рассыпанные по скатерти золотые кольца и серьги, броши и ожерелья, принадлежавшие когда-то ее матери.

– Но каким образом они оказались у вас?

– Да очень просто. Я выкупил их у того же Альфиша, которому, заметь, их продали почти за настоящую цену.

А ты знаешь, сколько это было?

И он назвал сумму, от которой у Жанны перехватило дыхание.

– Твой дружок обманывал тебя, как обманывает до сих пор. Я и шел, чтобы сказать тебе об этом…

– А почему же вы не подошли ко мне, скажем, на улице, а пытались встретиться таким вот странным способом, забравшись в мою квартиру?

– Так я и хотел назначить встречу у «Букиниста».

Двадцать девятого января в три часа я ждал тебя там, но ты не пришла, и тогда я понял, что тебе просто не передали письмо. Вернее, его перехватили. Понимаешь, будь моя воля, я бы давно уже припер его к стенке, но я уважаю твои чувства, потому что знаю, что такое любовь, что такое привязанность и как бывает больно, когда ты вынужден жить один… А приходил я сюда ночью для того, чтобы, пока ты спишь, проверить кладовку.

– А что там?

– Золото. В слитках. Когда-то, очень давно, у меня была возможность открыть богатейший сейф… Но я был не один. Подельника моего схватили, и мне долгое время приходилось скрываться. Я не знал, рассказал он обо мне или нет, но дело было настолько крупное, что если бы меня взяли, то я загремел бы на всю оставшуюся жизнь и уже не имел бы возможности помогать вам с матерью так, как я это делал, находясь на свободе. Человек, с которым мы взяли сейф, буквально через месяц умер в тюрьме от сердечного приступа. А на меня вышли люди, которым были нужны лишь мои руки… И тогда я понял, что мой товарищ меня не заложил… Господи, прости мою душу… – Беркович перекрестился.

Растопырив пальцы, он уперся ими в край стола, и Жанна только сейчас заметила, что они какого-то желтоватого оттенка.

– А что с вашими руками? – Она была настолько утомлена разговором и обрушившейся на нее информацией, что уже с трудом воспринимала ее. И, даже задавая этот вопрос, она была не готова выслушать ответ: он вырвался у нее непроизвольно.

– Это специальные перчатки. Я очень берегу руки.

У меня чрезвычайно чувствительны кончики пальцев…

Словом, не обращай внимания. Я вижу, что ты едва стоишь на ногах. Предлагаю сделать так. Сейчас мы с тобой пройдем в кладовку, я проверю, все ли там на месте, и, если твоя мама не сделала глупость, мы добавим к тому золоту ЭТО.

– Но зачем вам так много золота?

– Для спокойствия. Я бы хотел вообще увезти тебя отсюда. Ну что, пойдем?

Глава 16

Шубин и Юля всю ночь проговорили с Астрахановым в доме Виктора Ерохина. Надя Щукина все еще оставалась в больнице, возле нее дежурил Крымов. Видеть Чайкина она не хотела, и ему, бедолаге, пришлось устроиться на ночлег в ординаторской. Два водителя снегоходов, те самые, что привезли Крымова с Шубиным в М., вот уже несколько дней пропивали в местной гостинице полученные от Сазонова и Крымова деньги.

И у всех, быть может, за исключением водителей снегоходов, по-прежнему оставалось ощущение бессмысленности каждого их шага. Так много страданий, переживаний, жертв – и все понапрасну?! Маньяк, этот убийца-некрофил, водил их за нос, смертельно пугая и держа в постоянном нервном напряжении оба города.

И тогда Кречетов, рискуя быть уволенным, а то и вовсе расстрелянным (хотя в последнее верилось с трудом: