Охота на пиранью - Бушков Александр

Гена, понизив голос, сообщил, что прекрасно ее понимает, «Катя» – и в самом деле великолепное имя, что до него, он всю жизнь мечтал познакомиться с очаровательной девушкой по имени Катя, вот только мечту все как-то не удавалось исполнить... И все такое прочее. Борец с огненной стихией держался вполне пристойно, не наглел и с руками не лез, так что даже таежному бирюку пока не к чему прицепиться.

Хуже другое – Мазур, неустанно державший их всех в поле зрения, засек, как Гена мимоходом пошептался о чем-то с двумя из соратников. А те, вернувшись за стол, усиленно принялись «хозяину» подливать – под перемигивания остальных. «Знакомые дела, – подумал Мазур, – я, значит, под стол, а ты – к женушке с сочувствием? Стратег, бля...»

И преспокойно отодвинул рюмку:

– Не, мужики, не в таком темпе. Вам хорошо, отстрелялись, а мне паром гонять до темноты... Спросят потом с меня, а не с вас.

Рослый Генин сообщник попытался было с обезоруживающей и простецкой ухмылкой настоять на своем, но Мазур без колебаний пропустил мимо ушей заклинания вроде: «Да брось, Федя, обижаешь...» Твердо повторил:

– У меня, Миша, работа.

Прошло больше часа, а гости располагались за столом все более уютно. Что хуже, шофер начал вскоре опрокидывать рюмаху наравне со всеми, и не походило, чтобы помнил о предстоящей дороге. Пару раз уже прозвучало:

– Ну, мы, если что, заночуем на полу?

За это время переправлять пришлось лишь две машины – с того берега на этот. «Феде» все чаще предлагали плюнуть, поднять красный флаг и примкнуть к честной компании – вон и мясо готово, а в машине еще спиртяга... Он оставался непреклонен. Позволил себе лишь две стопочки. А вот гости малость рассолодели. Гена уже единожды попытался в сенях культурно приобнять Ольгу – беда с теми, кто полагает себя неотразимыми... Шофер притащил из «уазика» гитару, и пошли песни. Мазур понемногу начинал нервничать.

Самое скверное то, что частенько кто-то из них уходил в сортир, – естественно, не спрашивая позволения. У пьяного мысли движутся непредсказуемым зигзагом, сунет нос в баньку – и начнется карусель...

Словно бы в дополнение к своим тягостным мыслям, Мазур вдруг явственно расслышал: «банька». Поднял голову:

– Что?

– Может, баньку истопим? – предложил широкоплечий Миша. – Оно бы самое то...

– Вы ж ехать собирались.

– А! Куда по такой погоде... Ты не против?

– Да чего там, – сказал Мазур. – Положить вас только негде...

– Я ж говорил – на полу, не аристократия... Давай баньку спроворим?

– Сейчас посмотрю, хватит ли дровишек... – медленно сказал Мазур, испытывая страстное желание влепить любителю чистоты в лоб.

– Да я ж видел, полная поленница...

– Тогда спроворим, – кивнул Мазур. – Ты мне вот что скажи – Генаша у вас от мужей часто в ухо получает?

– Федя, да ты, в натуре... Он же в шутку.

– А ты не слышал, что я тут с таким шутником сделал?

– С тем, пижманским? Федя, да не бери в голову – язык почешет, зубками поблестит...

– Ты его отведи-ка сюда да попроси, чтобы не особенно хвост распускал. Ясно? Я смотрю, Миша, ты у них за старшего, вот и действуй. Я человек по-таежному гостеприимный, но есть свои маленькие слабости, терпеть не могу, когда мою Нинку при мне за задницу треплют. Когда без меня, впрочем, тоже...

– Федя...

– Иди, проведи разъяснительную работу. Ведь и на дверь, Миша, показать могу...

– Тяжелый вы народ, боцмана... – грустно сказал Миша. Чуть пошатываясь, выбрался из-за стола и пошел в сени, где Гена, болтая без умолку, помогал Ольге открывать банки с огурцами.

Мазур двинулся следом, похлопал его по плечу:

– И другим то же скажи...

Накинул плащ, вышел во двор. Пара минут у него была – пока Миша напоминает своей бражке о необходимости держаться в чужом доме по-джентльменски. Хватит, чтобы в темпе отволочь Федора в сараюшку. А там, по примеру покойничка, можно отправить всю кодлу в баню и запереть к чертовой матери... Дров там достаточно, не озябнут до утра, не графья, никто их, цинично рассуждая, в гости не загонял...

Оглянувшись на дом, вошел в баньку. Света пока достаточно, и легко было рассмотреть, что лицо усопшего боцмана искажено ужасом. Он уже начал на совесть коченеть, правая рука нелепо согнута. Подхватив его под мышки, Мазур выволок жмурика под дождь, волоком потянул к сараюшке...

На крыльце раздался сдавленный возглас – нечто среднее меж громким иканьем и оханьем. Мазур мгновенно выпустил труп, с глухим стуком упавший на мокрые доски, потом только обернулся.