Основной инстинкт - Серегин Михаил Георгиевич

– Подожди! – вскрикнула она.

Он обернулся. Она сидела на кровати перед ним по-турецки, широко раздвинув ноги, но его не смутила ее поза, и Веру это еще больше обрадовало. Она показала рукой на лежащие на тумбочке пистолеты.

– Ты забыл это! – сказала она.

Он покачал головой.

– Я не забыл, – ответил он. – Я вернусь.

И вышел.

Вера упала на постель. Она не могла взять себя в руки. Ее трясло крупной дрожью от накатившего на нее волнения. Она прижала локти к бокам, сжала груди руками и замерла, стараясь унять дрожь и одновременно прислушиваясь к шагам мужчины в коридоре.

«Он не вернется! – в панике подумала она. – Он не вспомнит об этих пистолетах. Ему достаточно и одного. Он не сделал того, что должен был сделать! Я не знаю – что? – но не сделал! Неужели он так и уйдет? Неужели он сейчас не вернется?»

Что он мог сделать? Снова лечь с ней в постель и предпочесть своим мужским делам ее женское тело? Она сама перестанет его после этого уважать… Но тогда что же?

Она услышала, как скрипнула дверь в комнату матери, и мгновенно поняла, что он должен был сделать и что он сейчас сделает…

Ее сердце заколотилось в груди судорожно и тревожно, как пожарный колокол. Тело помимо ее воли выгнулось и заставило ее издать стон подкатившего острого желания. Она схватила себя за груди и судорожно их сжала. Больше всего на свете она хотела сейчас его тела, его силы и его воли над ней.

Дверь соседней комнаты скрипнула еще раз. Вера застонала и провалилась в бездонный колодец, заполненный опьяняющим, отнимающим волю и разум сладким туманом…

Глава 6

Вынырнув из бездонной пропасти и вновь обретя возможность думать, Вера представила, как он вошел в комнату матери…

Она не знала и не могла знать, что им двигало. Возможно, его слух уловил шепот очнувшейся от боли старухи. Возможно, он решил зайти в ее комнату еще здесь, когда стоял и смотрел на обнаженную Веру. Она никогда не узнает этого, потому что никогда его об этом не спросит.

Мать что-то бормотала, что-то такое, что она всегда бормочет, когда кончается действие героина и на нее наваливаются боль и ненависть.

– Болит… – стонала мать. – Устала… Верка, сделай мне укол… Не могу…

Нет, не так! Мать говорила совсем другое! Вера ясно представила себе, что только что произошло в соседней комнате.

Он остановился напротив двери в комнату матери и прислушался.

– Забери меня… – стонала мать. – Скорее… Устала ждать… Приходи, не медли…

Она звала смерть. И он услышал ее слова.

Он открыл дверь и вошел.

Мать лежала на спине, как лежала все последние недели, и смотрела, как всегда, в потолок. Только на этот раз глаза ее ничего не видели, кроме склонившейся над нею и размышляющей в последних сомнениях смерти.

– Я готова… – говорила мать. – Все ушло… Одна боль… Не хочу больше ждать… Забери меня…

Слова прерывались бессвязным бормотанием, потом опять наружу вырывалась мольба о помощи, обращенная к той, кого обычно боятся и стараются отгородиться от нее, спрятаться, обмануть. Мать уже ничего не боялась, кроме того, что проживет еще один день – ненужный и бессмысленный. Мать просила милостыню…

Он подошел вплотную к кровати и остановился над умирающей старухой. Наверное, он вспомнил, как смотрела на него Вера, и понял, чего она от него ждала, хотя она и сама не знала, когда смотрела на него, что в ее глазах было выражено это желание. Вера надеялась на него, и он понял, что должен сделать.

Устремленные в потолок глаза уже не видели ничего, кроме черной пустоты. И только гниющее заживо тело еще напоминало матери, что она еще жива. И это вызывало в ней отчаяние и злобу.

– Скорее… – шептала она. – Не медли… Забери меня…

Как он это сделал?

Вера зажмурилась, пытаясь представить стоящего перед постелью матери мужчину.

Вот он наклоняется и… кладет свою большую ладонь на ее иссохшее горло…

Нет, зачем ему ее душить, ей достаточно легкого толчка, чтобы она сорвалась туда, где стоит уже одной ногой. Он просто нажал одним пальцем ей на горло…

Да, так оно и было!

Мать захрипела и слегка дернулась, выдавливая из себя последние силы. Ей нужно было помочь израсходовать их, сама она не сумела бы их истратить. Палец задержался на ее горле несколько секунд, во время которых оно судорожно дергалось, словно мать пыталась проглотить последние остатки своей жизни.

Но вот ее тело в последний раз вздрогнуло и затихло.