Я – инквизитор - Мазин Александр

Конструкцию пашеровского «мерседеса» преступник знал в совершенстве – попал точно в бензобак. «Мерседес» взлетел на воздух вместе с Пашеровым, шофером и тремя охранниками. Никто из них не выжил.

К сожалению, эти пятеро были не единственными жертвами убийцы. На грохот взрыва из подъезда выбежали еще три человека: два охранника и милиционер.

Впоследствии скажут, что они пытались задержать преступника. К сожалению, дело обстояло иначе. Вряд ли кто-то из погибших успел увидеть убийцу раньше, чем он открыл огонь. Все трое остановились посреди тротуара, глядя на пылающие обломки «мерседеса». Убийца срезал их длинной очередью, бросил автомат на асфальт, прыгнул на мотоцикл, стоявший тут же, и покинул место преступления.

Поиски оказались безрезультатными, хотя, по заверению органов, ни один мотоциклист в пределах города не остался непроверенным.

Погибли восемь человек: сам Пашеров, шестеро его людей и милиционер. Одна из свидетельниц получила легкое ранение в ногу обломком взорванной автомашины. Начато расследование, в котором примет участие не только МВД, но и ФСК, так как убийство это можно отнести к разряду политических. Мотивы пока не установлены. Не обнаружены и улики, способные навести на след убийцы. На брошенном автомате номера были спилены, и отпечатков пальцев, естественно, не осталось. Красная сумка тоже ничем не помогла следствию.

Вот та конкретная информация, которую за пять минут пересказал Андрею Потмаков. Но уже второй час на экране телевизора обгладывали сахарную кость политического убийства. Сменяя друг друга, разного рода деятели распинались по поводу «непоправимой трагедии» и вещали о том, какой фигурой в политической жизни России обещал стать покойный депутат горсовета. («Вот именно,– подумал Ласковин.– Какой?») И ни слова не было сказано об остальных семи убитых.

«Я должен был пристрелить его сам! – укорил себя Андрей.– По крайней мере, эти парни остались бы в живых!» Особенно ему жаль было милиционера. «Волкодавы» – те хоть за крутые бабки подставлялись, а этот за что?

«Хотя,– подумал Андрей,– нечего было стоять столбом!»

Сам-то он быстро научился оглядываться по сторонам раньше, чем продемонстрирует себя в качестве мишени. «И все-таки ты схлопотал в лоб от рыжего! – напомнил себе Андрей.– По такой же бестолковости схлопотал».

Приглашенный в студию подполковник милиции был исполнен сдержанного достоинства. И ответственности. Можно было подумать, что преступник уже у него в кармане. Однако содержание его речи сводилось к тому, что убийство, очевидно, заказное, а заказные убийства, как правило, остаются нераскрытыми. Веский тон подполковника представлял странный контраст со смыслом его речей. Зато он обратился к населению с просьбой помочь следствию. Такой солидный добрый дядя. Даже в Штатах, с их развитой программой защиты свидетелей, последних не так уж просто найти. И уговорить. У нас же свидетелей «уговаривают» мигом. Без свидетелей. Следующие двадцать минут подполковник и ведущий со вкусом обсуждали особенности «заказного» убийства, наиболее подробно остановившись на ценах. Тут подполковник показал себя настоящим специалистом. Ничего не было сказано и о том, почему милиция двадцать пять минут добиралась до места преступления в самом центре города. Но не это удивило Андрея, а то, как оперативно обнаружились телевизионщики. А у нас ведь они вертолетами не оснащены.

И снова жалобные причитания о невосполнимой потере и трагедии времени. И смакуемые воспоминания о еще десятке подобных убийств. Затем торжественное оповещение о дне траура и о том, что через час известный артист, «близко знавший покойного», и менее известный ученый-социолог проведут часовую пресс-конференцию о гибели выдающегося человека. Так что, уважаемые телезрители, оставьте ваши дела и не отходите далеко от экранов!

Ласковин минут тридцать взирал на этот спектакль, пытаясь выловить хоть что-то конкретное, но узнал лишь, что «не было у нас человека нравственнее и духовнее». И что нет в городе бездомного или голодного, который бы не «приобщился к истинно петербургской культуре», о которой «так радел усопший». Еще назывались фантастические суммы, которые были перечислены в учрежденный Пашеровым фонд «Русский ренессанс». Банк «Народный» – сто миллионов, банк «Нерушимый» – двести миллионов, банк «Звезда» – пятьсот миллионов… Никто из соболезнователей не задался вопросом: почему вдруг господа банкиры так расщедрились?