Охота на пиранью - Бушков Александр

– А Захарыч, значит, приболел? – уже увереннее спросил Мазур.

– То-то и оно! При нем Пашка потише озорует, опасается... А стоит Захарычу с ревматизмом слечь да оставить на Пашку буксир – готово дело! Вас, может, проводить, товарищ начальник? Я б мигом...

– Не надо, – веско, с расстановкой сказал Мазур, послав ей крайне многозначительный взгляд. – Вы мне только дом покажите...

– А во-он! Третий за колодцем, зеленые ворота ведите? У Любки собаки нет, смело заходите... она-то сама ничего такого не натворила?

– Ну что вы, – успокоил Мазур. – Мне Пашка один и нужен...

– В город повезете?

– Может быть... – сказал он значительно.

– Любка, если разобраться, баба неплохая и душевная, вот только мужиков выбирать не умела отроду, не получается у нее, хоть ты тресни. Что первый муж, что Пашка... – она покосилась на Ольгу, смирнехонько ждавшую развязки, понизила голос. – А это кто... Может, правду говорят, что Пашка – женатый? Что у него в городе – законная? Я ж Любке, дуре, твердила...

Мазур приложил палец к губам и улыбнулся весьма таинственно:

– Служба, Дарья Петровна...

И, разведя руками, так ловко ухитрился дать задний ход, что общительная тетка не успела ничего больше спросить. Быстрыми шагами направился к дому с зелеными воротами, и впрямь требовавшему хозяйственной мужской руки: зеленая краска там и сям облезла, завернулась крупными чешуйками, нижняя петля калитки держится на одном гвозде, да и тот вот-вот выскочит, штакетник кое-где зияет дырами...

Он с ходу прошел на крыльцо, забарабанил в дверь. Внутри послышались приглушенные голоса, звук шагов. Дверь распахнула непутевая Любка – крупная и довольно сексапильная деваха лет двадцати пяти, рыженькая, заспанная и смущенной ничуть не выглядевшая. Запахнула короткий халатик, глянула с утренним, не набравшим еще разбега кокетством:

– Вам кого?

– Мне Пашу, – сказал Мазур. – И крайне желательно – побыстрее.

– Какого Пашу? – удивилась она очень натурально.

– Корабельного, – сказал Мазур и продемонстрировал удостоверение в закрытом виде. – Вы уж его поднимите быстренько, у нас дело серьезное...

Она мгновенно изменилась в лице, юркнула в дом, там послышался возбужденный шепот – и вскоре появился местный Казанова. Надо признать, он был великолепен – соломенные кудри из-под офицерской фуражки военно-морского флота с начищенной до сияния кокардой, черные клеша, чистейшая тельняшка и черный бушлат без погон, с красной нашивкой минного специалиста на рукаве. На тыльной стороне ладони правой руки – восходящее солнце, якорь и огромные буквы: «БАЛТИКА». Гляди ты, корешок, усмехнулся про себя Мазур. И произнес нейтрально-сухим, казенным тоном:

– Гражданин Шишигин?

– Ну, – спокойно сказал тот.

– Майор Мазаев, шантарский уголовный розыск, – уже заученно выдал Мазур. – Пойдемте.

– Куда?

– На судно, гражданин Шишигин, на судно... И – в леспромхоз. Вещи какие-нибудь с вами есть?

– Да никаких таких...

– Вот и прекрасно, – не давая опомниться, Мазур крепко взял его за локоть и потянул с крыльца.

Ошеломленный таким напором, отставной балтиец опомнился уже на земле:

– Нет, а в чем дело-то?

– Вот в леспромхозе вам все и объяснят, – непреклонно сказал Мазур. – Пошли-пошли. Неподчинение милиции хотите заработать вдобавок ко всему?

– Это к чему это? – попытался встрепенуться балтиец, но Мазур уже выдавил его за калитку.

Досадливо поморщился, услышав сзади вскрик:

– Паша!

Рыженькая вылетела на крыльцо, хотела кинуться вслед. Чувствуя себя последней сволочью, Мазур отстранил ее как мог суровее. Глядя в глаза, сказал:

– Домой идите, Люба. К обеду, если все хорошо будет, вернется.

– Да за что же...

– Домой идите, – повторил Мазур и легонько подтолкнул бедного Пашу. – Вперед. И без глупостей, чтоб мне оружие не применять.

Метров через двадцать балтиец немного опомнился:

– Командир, что за аврал?

– На каком корабле служил?

– На «Стерегущем».

– У Чигина, значит, – кивнул Мазур.

– А вы откуда...

– У Чигина служил, а вопросы дурацкие задаешь... Шагай вперед.

Окончательно сбитый с толку морячок на какое-то время унялся. Мазур сделал Ольге знак присоединиться к шествию. Тут уж у Паши, по лицу видно, окончательно отшибло всякое здравое соображение.

Душевная тетка Петровна бдительно торчала у забора, и, завидев шагавшего под конвоем неприятеля, низко поклонилась, с неописуемой смесью слащавости и злорадства поприветствовала: