Возвращение пираньи - Бушков Александр

Мазур задохнулся. Двое повес в белоснежных костюмах, которых Ольга миновала, не удостоив и взглядом, почти синхронно взмахнули руками, и каждый приложил левую ладонь ко лбу, а большой палец правой прижал к щеке. Мазур уже знал, что этим абсолютно приличным жестом истый кабальеро выражает свое неописуемое восхищение прелестью очаровательной сеньориты. Если они тоже ее видят, она живая... но что, если ему только кажется, что он их видит, а на самом деле... Нет, это же она, она, она!

Оттолкнув некстати оказавшегося рядом официанта, Мазур с маху вскочил, сделал несколько шагов на ватных ногах, так и заплетавшихся. Успел заметить удивленную физиономию штатного топтуна, успел услышать за спиной недоуменный, деликатный писк официанта, не осмелившегося беспокоить сеньора, но не сдержавшего удивления нежданной прытью гостя...

Он быстро шел, почти бежал на подгибавшихся ногах. Впереди, совсем близко, колыхалась копна золотистых волос, стучали каблучки, локти девушки слегка прижаты к бокам, а кисти рук отведены от талии – Ольгина манера! – и точеная фигурка до боли знакома, и знакома походка…

То ли он чересчур громко топал, то ли еще чем-то привлек внимание... Девушка чуть-чуть приостановилась, оглянулась через плечо – и Мазур вновь увидел Ольгино лицо, знакомо приподнятую в легком недоумении левую бровь, сине-зеленые глаза.

Замер как вкопанный, не зная что сказать и не понимая, что вообще говорить. Сердце колотилось, по спине бежали холодные струйки пота, он потерял себя, словно выдернули какой-то стержень, на котором все и держалось.

Девушка Ольга дернула плечом, чуть слышно хмыкнула и преспокойно направилась дальше. Мазур плелся следом, уже не чувствуя заходившегося в смертной тоске сердца.

Она свернула на авениду Сан-Августин. Мазур тащился следом, лишенный мыслей и чувств. Остановившимся взглядом смотрел, как она небрежно встряхивает черной коробочкой, извлеченной из сумочки – а Мазур и не замечал сумочки до этого мига! – как, на секунду мигнув огнями, коротко взмяукивает сигнализацией белый джип «Субару», как Ольга, бросив-таки на странного преследователя еще один недоуменный взгляд, садится за руль, как машина ловко вклинивается в поток на перпендикулярной улице, исчезает за углом...

Мазур стоял у самой кромки тротуара, глядя туда, где не было уже белого джипа. Он и сам не понимал, чего ждет, но не мог ни двинуться с места, ни собрать мысли хоть в какое-то подобие здравых раздумий. Такого с ним еще не случалось, видел однажды призрак убитой женщины – им и убитой, кстати, – но та встреча длилась какой-то миг, видение моментально растаяло, и с самого начала ясно было, что это не более чем видение. Зато теперь... Она б ы л а, и она была живая. Но в нашей реальности такого случиться ни за что не могло, мертвые не возвращаются.

Мазур вдруг поймал себя на том, что бормочет под нос:

– Если ты хотела вернуться, почему не пришла раньше?

И едва не заорал от переполнявшего его тоскливого ужаса.

Глава четвертая

Мужские игры в райских кущах

По прошествии какого-то времени он обнаружил, что стоит одной ногой на проезжей части, другой на тротуаре, нелепо скособочившись, – тротуар был довольно высоко поднят над отведенным для самобеглых колясок пространством, а за локоть его поддерживает рослый полицейский в белой форме и блестящих коричневых ремнях, что-то растолковывает, мягко, но решительно оттесняя на тротуар.

Мазур подчинился, уже немного овладев собой, начиная соображать, что выглядел со стороны то ли вдрызг пьяным, то ли идиотом. Огляделся, с некоторым страхом ожидая новых галлюцинаций, но все вокруг оставалось привычным, и старые дома, и прохожие, и кучки скучающих франтов, и вездесущие продавцы лотерейных билетов (лотерею здесь обожали вечной и пламенной любовью, Мавроди в этой стране чувствовал бы себя пресловутой щукой в реке)...

К ним уже спешили Кацуба с Франсуа. Подполковник с ходу выпустил длинную тираду на испанском. Бравый страж закона отозвался вполне мирно, Кацуба тут же смягчил тон, оба перекинулись еще парой фраз, полицейский, все еще бережно поддерживая Мазура под локоть, дружелюбно осклабился ему:

– Си, сеньор... – И добавил, коверкая английский: – Я понимаю, проклятый горячий жара, мистер неподходящий, Россия много белый прохладный... твердый дождь, си?

И потерял к ним всякий интерес, величественно зашагал вдоль тротуара, на американский манер крутя длинную коричневую дубинку.