Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич

— Балля-а-аха ммуха-аа! — простонал Сергей Всеволодович, почувствовав, как в его спину беззвучно входит что-то острое, холодное и безжалостное.

А в самом уголке окна, затянутого жалюзи, притаилась, как хитрая и коварная муха, черная точка пробоя...

Размер отверстия приблизительно соответствовал диаметру пули крупнокалиберного огнестрельного оружия...

Глава 1

Он сидел напротив пыльного зеркала в своей пустой квартире и думал, что для него жизнь уже потеряла всякий смысл. Его взгляд выхватил из отражения напротив до отвращения знакомые черты лица, тонкого, задумчивого и какого-то бледно-желтого в отсветах тусклого ночника.

У него никого нет, да ему никто и не нужен, и уже нет смысла что-либо менять... Из колонок врубленной на полную катушку стереосистемы грохотал тяжелый рок.

Это несмотря на то, что уже два часа ночи и по стенам комнаты мечутся тревожные шелестящие тени желтых ночных кленов за окном.

А через несколько дней уже тридцать три.

Тридцать три года протянулись одной длинной шеренгой дней, то вяло ползущих, как жук по гравию, то смятенно комкающих привычный ритм жизни и вырывающих свое право на существование буквально на краю небытия.

Возраст Христа. Свиридов всегда думал, что в природе существуют три роковых возрастных рубежа, на которых так просто споткнуться людям. Тридцать три, тридцать семь и пятьдесят четыре года. Смерть Христа, смерть Пушкина и Байрона и смерть Петра Великого и Владимира Ленина.

А лучшему его другу — да, пожалуй, и единственному — Афанасию Фокину, недавно исполнилось тридцать четыре. Незадолго до этой знаменательной даты Афоня был лишен сана священника Воздвиженского собора за неподобающее лицу подобного звания поведение.

Не помогли и связи в митрополии. Сам митрополит Феофил заявил, что такое завершение пастырской карьеры отца Велимира — в миру Афанасия Сергеевича Фокина — является вполне естественным и легко предсказуемым, потому как чинимые горе-священнослужителем непотребства давно уже переполнили чашу терпения божеского и человеческого.

И все это — несмотря на то, что Его Святейшество митрополит Феофил был двоюродным дядей Афанасия.

Впрочем, такой оборот событий отнюдь не обескуражил расстригу — отец Велимир заявил, что он и сам уже давно хотел оставить недостойную и насквозь пропитанную ложью стезю церковного служителя.

Произнесение этих слов сопровождалось неумеренным поглощением спиртных напитков, антирелигиозной агитацией среди прихожан и активным наставлением на путь истинный обидевшегося на богомерзкие речения своего брата во Христе отца диакона.

Диакона увезли в больницу с сердечным приступом, а Афанасию пригрозили заведением уголовного дела.

Три дня Фокин гулял, празднуя освобождение от обязанностей пастыря человеческих душ, а на четвертый уехал в Москву, где, как он утверждал, ему предложили приличную высокооплачиваемую работу в службе безопасности какого-то важного столичного деятеля.

С тех пор прошло около двух месяцев, а от Афанасия не поступило ни одного сообщения о том, как проходит его адаптация в новых условиях существования. Впрочем, в то, что все будет благополучно и Фокин оправдает доверие новых работодателей, Свиридов верил безоговорочно: в деле охраны Фокин был куда более компетентен, нежели в благородной миссии спасения человеческих душ..

Уехал в Москву и брат Илья: он был переведен туда на работу по линии модельного агентства «Сапфо», в котором работал до этого. Владимир уже видел брата в одном из новейших клипов какого-то очередного корифея российской эстрады.

Что ж, нельзя сказать, что Илья выполнил свою работу на непрофессиональном уровне.

Это радует.

Осень всегда была самым нервным и тяжелым периодом в жизни Владимира, и Фокин всегда смеялся над ним, называя «институткой» и почему-то «шизоидным психопатом». Когда же Свиридова смущала медицинская значимость упомянутого диагноза, Афанасий с невыносимо значительным и мудрым видом воздевал кверху указательный палец правой руки и говорил:

— Лермонтов тоже был шизоидным психопатом.

— Какое счастье... — бормотал Свиридов.

— А Толстому Льву Николаевичу поставили еще более замечательный диагноз, — продолжал Фокин, — дегенеративная двойная конституция: истероидная и параноидальная с преобладанием второй. Так что не грусти, Вован.

Фокин всегда относился к жизни проще, чем Свиридов. Фокин жил такой полнокровной, свободной, раскрепощенной жизнью, так пользовался всеми благами жизни, которые дают молодость, цветущее здоровье и неплохое положение в обществе, что Владимиру порой оставалось только завидовать ему мучительной черной завистью.