Наемный убийца - Грин Грэм

– Особенно трудно в ночные дежурства.

Она засмеялась:

– Еще бы. Это так утомительно. – Но, сразу посерьезнев, сказала: – Правда. Счастье, когда мы вместе.

Когда речь шла о счастье, она становилась серьезной, смеяться предпочитала, когда скверно было на душе. Не могла несерьезно относиться к вещам, для нее важным, а думая о счастье, не могла забыть о множестве препятствий на пути к нему. И сказала:

– Ужасно, если начнется война.

– Не начнется.

– Прошлая тоже началась с убийства.

– Ну, то ведь был эрцгерцог. А это просто старый политикан.

– Ой, поосторожней, пластинку разобьешь… Джимми, – сказала она.

– К черту пластинку.

Она тихонько запела песенку, из-за которой купила пластинку: «Для тебя это – просто Кью"1, а снежные хлопья летели за окном и таяли на тротуаре.

Кто-то привез подснежник из Гренландии.

Он сказал:

– До чего же глупая песня.

Она возразила:

– Прелестная песенка… Джимми. Я просто не могу называть тебя «Джимми». Ты слишком большой. Сержант уголовной полиции Матер. Это из-за тебя ходят анекдоты про полицейские сапоги.

– Ну зови меня просто «дорогой».

– Дорогой… дорогой… – она словно пробовала слово на вкус, ощущая его языком, губами, яркими, словно рождественские ягоды2. – Нет, – наконец решила она, – так я буду называть тебя после десяти лет супружеской жизни.

– Ну… «милый»…

– Милый… милый… Нет. Мне не нравится. Звучит так, будто я тебя всю жизнь знаю.

Автобус поднимался на холм мимо ларьков, где продавали жареную рыбу с картошкой; мерцали железные жаровни; донесся запах печеных каштанов. Ехать оставалось совсем недолго. Еще две улицы, поворот налево у церкви. Церковь было уже видна, шпиль поднимался над домами словно огромная ледяная сосулька, и, чем ближе к дому, тем хуже становилось на душе; чем ближе к дому, тем веселее она болтала. Она старалась не думать о том, что ее ждет: о рваных обоях и мрачной лестнице наверх, о холодном ужине с хозяйкой, миссис Брюэр, и о завтрашнем походе к театральному агенту, и о новой работе, может быть, далеко от Лондона, далеко от Джимми.

Матер тяжело выдавил:

– Я, наверное, не так много для тебя значу, как ты для меня. Ведь я не увижу тебя целые сутки.

– И даже еще дольше, если я получу работу.

– А тебе все равно. Тебе просто все равно.

Она вдруг сжала его руку:

– Смотри. Смотри! Видел плакат? – Но плакат скрылся из виду прежде, чем он рассмотрел его сквозь запотевшее стекло. Мобилизация в Европе. Словно тяжкий груз лег на сердце.

– Что там было?

– Да все то же убийство.

– Ты только и думаешь что об этом убийстве. Уже целую неделю. Какое нам до этого дело?

– Никакого, не правда ли?

– Если бы это случилось у нас, мы бы давно убийцу поймали.

– Интересно, зачем он это сделал?

– Политические мотивы. Патриотизм.

– Ну вот, приехали. Можно и выходить. Ну не смотри такими несчастными глазами. Кажется, ты говорил, что это счастье.

– Так оно и было пять минут назад.

– Ну что ж, – легко сказала она, пряча тоску, – мы живем в быстроменяющемся мире.

Они поцеловались под фонарем; ей пришлось привстать на цыпочки, чтобы дотянуться; он действовал на нее успокаивающе; он был похож на огромного доброго пса, даже когда сердился по-глупому. Только ведь любимого пса не отсылают прочь в промозглую тьму.

– Энн, – произнес он, – мы ведь поженимся, правда? Сразу после Рождества.

– У нас нет ни гроша за душой, – сказала Энн. – Ты же знаешь. Ни гроша… Джимми.

– Я получу повышение.

– Ты опоздаешь на дежурство.

– Черт возьми, просто тебе все равно.

Она насмешливо протянула:

– Абсолютно все равно… дорогой.

И пошла прочь, к дому № 54, молясь в душе: пусть я получу хоть какие-то деньги, только скорей, скорей, и пусть это не кончается, пусть на этот раз не кончается – у нее уже не осталось веры в себя.

Какой-то человек шел по улице ей навстречу; он, казалось, совсем застыл от холода в своем черном пальто, а может – от какого-то страшного напряжения. И у него была заячья губа. Бедняга, подумала Энн и тотчас забыла о нем. Открыла дверь дома № 54, поднялась по мрачной лестнице в свою комнату на верхнем этаже (ковровая дорожка кончалась на первом) и поставила пластинку, всем существом впитывая тягучую, сонную мелодию и бессмысленные, глупые слова:

Для тебя это – просто Кью, Для меня это – рай земной!

Здесь я встретил любовь свою:

Ты впервые была со мной.