Убрать слепого - Воронин Андрей

Бражник развеял возникшие было у нее подозрения, наговорив какой-то чепухи насчет повышенной секретности и перекрестной проверки, и отбыл, дрожа от возбуждения. Его подозрения подтверждались целиком и полностью, и Бражник всерьез подумывал о том, что настало время обратиться к Генеральному за помощью и поддержкой – по слухам, мужик он был железный, несмотря на слабость к блатному фольклору, и не раз высказывался в приватных беседах в том плане, что ФСБ распоясалась и давно просит, чтобы ей хорошенько дали по рукам.

– И не только по рукам, – бормотал Бражник, торопясь от остановки троллейбуса к мрачному, похожему на смертельно простуженного слона зданию прокуратуры. – Ох, я вам дам! Он прекрасно понимал, что с определенной точки зрения его угрозы выглядят смешно, но это только подстегивало его в стремлении успешно завершить еще не начатое дело коммерческого банка «Икар» – в конце концов, в нормальном обществе не должно быть людей, которым кажутся смешными угрозы следователя прокуратуры.

На улице стемнело – как всегда в это время года: стремительно и неожиданно, словно вдруг выключили свет. На улице зажглись редкие фонари, и, глядя на цепочку слегка подрагивающих в морозном воздухе голубоватых огней, Бражник вдруг ощутил неприятный укол страха. В своем азарте он начисто забыл о том, что каждый шаг, приближавший его к убийцам, мог стать его последним шагом. Он быстро прикинул, в скольких местах мог засветиться, и с некоторым облегчением решил, что мест этих не так уж и много. Родственникам погибших он без зазрения совести показывал удостоверение на имя капитана милиции Николая Клюева – фальшивое, как коньяк из привокзального киоска, а по официальным каналам вообще проползал ужом, как по минному полю – в этом искусстве за годы работы следователем он добился немалых успехов. Опасения вызывал разве что Грачев со своей хамской манерой вламываться без стука и сразу же начинать пялить глаза куда не следует, но представить себе этого насморочного слизняка в роли секретного агента было все-таки трудновато.

Размышляя подобным образом, он не заметил, что рядом с ним, вплотную прижавшись к бровке тротуара, уже некоторое время катится горчично-желтый «жигуленок» первой модели с помятым, как видно, в честь досрочного наступления зимы, передним крылом. Он обратил внимание на следовавшую за ним машину только тогда, когда сидевший на переднем сиденье пассажир, опустив стекло, окликнул его.

– Извини, земляк, – сказал он, – не подскажешь, который час?

– Запросто, – ответил Бражник, поднося к глазам запястье с тускло поблескивавшими на нем часами. – Вот дьявол, ничего не разглядеть. Темно, как у негра в ухе.

– Как у негра, говоришь? – с непонятной интонацией сказали из машины. – Иди сюда, я зажигалкой посвечу.

Браякник услышал, как в машине чиркнуло колесико, и тут же в темном салоне возник голубоватооранжевый огонек. Он шагнул к этому огоньку, и тогда навстречу ему рывком распахнулась задняя дверца, и сильные, сноровистые руки стремительно втащили его в прокуренный салон. Бражник хотел закричать, но холодное голубоватое лезвие с хрустом вошло в гортань, и следователь прокуратуры Григорий Бражник умер, издав напоследок лишь легкий хрип.

«Жигули» горчичного цвета без излишней спешки отъехали от бровки, покидая место происшествия.

В двух кварталах от прокуратуры машина остановилась для того, чтобы сидевший на переднем сиденье пассажир, со всей очевидностью принадлежавший к негроидной расе, принял от мерзшего под фонарем субъекта плотный конверт с фотографиями. Субъект стрельнул у Рубероида сигаретку, шмыгнул носом и закурил, провожая взглядом удаляющиеся габаритные огни «жигулей».

* * *

Дмитрий Зернов, впервые в жизни последовав совету своего приятеля, взял отпуск за свой счет и отправился навестить престарелую тетку, которая жила в деревне Малые Горки, что в двадцати с небольшим километрах от Покрова. Тетка Дарья, строго говоря, не приходилась Дмитрию Зернову родственницей – была она приятельницей давно умершей бабки Дмитрия по материнской линии. Бабка умерла от тифа в сорок втором, и подруга воспитала осиротевшую Леночку, которая много лет спустя произвела на свет журналиста Зернова – само собой, он тогда еще не был журналистом. Так или иначе, но тетка Дарья успешно заменила Дмитрию бабку, которой тот никогда не видел и даже не подозревал о ее существовании, пока не вошел в более или менее осмысленный возраст. Информацию о том, что баба Даша ему не родная, юный Зернов воспринял вполне спокойно – пожалуй, даже пропустил мимо ушей, поскольку с детства предпочитал писаной истории живой факт, а баба Даша как раз и была таким фактом, причем весьма и весьма веским – сколько помнил Дмитрий, весу в ней было никак не меньше шести-семи пудов, что, впрочем, ее совершенно не портило. С годами он неизвестно почему перестал называть ее бабой Дашей и начал величать теткой.