След пираньи - Бушков Александр

Словом, у него был большой опыт отписываться – укладывать самые невероятные и драматические события в косноязычные канцелярские абзацы, от которых человеку непосвященному (и посвященному, впрочем, тоже) неудержимо хочется блевать. И то, что речь на сей раз шла о нем и о жене, ничего, если подумать, не меняло: бывает, смерть лучших друзей приходится описывать корявыми оборотами, способными повергнуть нормального человека в брезгливый ужас…

Однако все это еще не означает, что дело идет легко. В особенности когда приходится подробно формулировать, почему ты посчитал целесообразным убить одну женщину, чтобы спасти другую. Или описывать, как жена собственным телом выкупала вашу свободу у трех подонков. Или объяснять, как ты решился подмогнуть одному гангстеру ограбить другого. Сразу по возвращении ему уже пришлось составлять подробный отчет, но это не меняет дела – от механического повторения на душе ничуть не легче, наоборот…

И все же он был профессионалом и потому старался, как мог. Засиделся до темноты, перенося каждую фразу на бумагу не раньше, чем обкатавши ее в уме до полной и законченной казенщины. С темнотой под окном (его комната была на первом этаже одной из серопанельных трехэтажек) обосновался часовой, расхаживавший с идиотским упрямством автомата. Обычный часовой, при автомате. Мазур мельком оскорбился – и перестал об этом думать, с головой уйдя в писанину.

Потом девчонка-сержант из офицерской столовой принесла ужин. Как и в прошлый раз, караульный пропустил ее беспрепятственно, даже не попытавшись проверить прикрытые крышками судки на предмет веревочных лестниц и напильников – вообще-то ребята-«контрики» должны прекрасно понимать, что оружием «морскому дьяволу» (а равно и средством самоубийства) может послужить практически любой бытовой предмет, начиная от авторучки и кончая электролампочкой, так что, если смотреть с этой точки зрения, у Мазура в комнате и так целый арсенал, равно пригодный и для харакири, и для ближнего боя…

Прикрыв чистым листком стопку исписанных, Мазур хмуро ждал, когда она расставит судки и уйдет. Девица что-то медлила, украдкой поглядывая на него не без почтительного ужаса – вряд ли на базе часто случались такие представления… Мазур не выдержал, поднял голову и уставился на нее вовсе уж неприязненно – и обнаружил, что она, должно быть, уже давненько, делает отчаянные гримасы, пытаясь даже шевелить носом, указывая на один из судков, с умыслом поставленный наособицу.

Мазур поднял алюминиевую крышку. Меж котлетой и стенкой судка обнаружилась туго свернутая в трубочку бумажка. Он кивнул, девица-сержант с облегченным вздохом привела мордашку в нормальный вид и покинула комнату.

Когда дверь затворилась, Мазур развернул нежданный «грипс». Две строчки машинописи в один интервал: «О всех наших делах и базарах – полное молчание. Тогда вытащим. Будешь болтать – поможем утопить. Вася Щербак».

Мазур задумчиво сжег бумажку в пепельнице. Вася Щербак – это, естественно, Кацуба, тут и гадать нечего. Хуже нет – замешаться в веселые межведомственные интриги, а с ним это, похоже, как раз и произошло. Вот и думай теперь: то ли поступать, как советуют, то ли нет…

К полуночи он покончил с писаниной. Бегло пролистал записи, чуя нараставшее беспокойство, и, отложив последний листок, уже мог с уверенностью сказать, что его тревожит.

Все это – исключительно словеса. Доказать, что он написал чистую правду, что он действительно все это пережил, решительно невозможно. Ольга на кладбище, Прохор мертв. Крест растворился на российских просторах, домик паромщика сгорел, лесные пожарники неизвестно где, полковник Бортко может заявить, что он о них в жизни не слышал, не говоря уж о том, чтобы приглашать на опознание. Обитатели «Заимки», честно глядя в глаза, могут до скончания века заверять, что видят Мазура впервые и все его россказни – следствие неумеренного потребления неразведенного спирта…

Зачем глаголевские орлы спалили домик паромщика? И что стоит за посланием Кацубы?

Так и не найдя ответов, Мазур приоткрыл дверь, отдал бумаги бдительно вскочившему со стула сержанту. Тот зачем-то взвесил пачку в руке, как ни в чем не бывало кивнул:

– Можете спать. Если понадобитесь, завтра вам сообщат.

Глупо было бы задираться с ним или задавать вопросы. Мазур вернулся в комнату, разделся и лег. Под окном тихо бродил часовой. При мазуровской выучке ничего не стоило бы обрушиться ему на голову вместе с выбитой ради экономии времени и пущей неожиданности оконной рамой – вот только зачем?