Возвращение с того света - Воронин Андрей

Глеб взял с подоконника вилку, вогнал черенок в пропил и, действуя им, как рычагом, вынул сначала одну доску, а потом и вторую. В открывшемся углублении, уютно устроившись между бревнами лаг, среди свежих опилок и старого серого мусора лежал на земляном полу объемистый полиэтиленовый пакет.

* * *

– Не нравится мне все это, – мрачно сказал Волков.

Его подняли раньше привычного времени, и теперь ему не нравилось все – и Колышев, и то, что тот собирался сделать, и более всего то, что из-за этой ерунды ему, Александру Волкову, пришлось нарушить привычный распорядок дня и, кроме того, ночью обходиться вместо трех женщин двумя… Как будто нельзя было придумать что-нибудь другое.

Как будто мало на свете баб! Впрочем, он прекрасно понимал, что лучше Машки с этим делом не справился бы никто: при своей вполне заурядной внешности она умела так завести мужика, что тот забывал про все на свете. И потом, немногим женщинам в поселке Волк мог доверять так, как ей.., да и мужчинам, если уж на то пошло. Для пользы дела она могла бы лечь даже под сифилитика или под больного СПИДом, свято веря при этом, что древние боги земли и воздуха не дадут ей заразиться. Волков представил себе Машку в постели с этим истопником, которого он в глаза не видел, и от этого его настроение только ухудшилось.

– Неужели нельзя было без всего этого обойтись? Вечно вы с Лесных насочиняете…

– Полегче, – резко оборвал его Колышев и одними глазами указал на милицейского лейтенанта, скромно сидевшего на самом краешке кресла у окна и от смущения вертевшего в руках фуражку. – Я ведь говорил уже: так надо. Надо, понимаешь?

– Кому это надо? – ворчливо спросил Волков, и Колышев понял, что гуру и чудотворец настроен немного поскандалить. Сучий потрох, с раздражением подумал майор. Похотливый боров, скотина…

Забыл, кто его из дерьма поднял, отмыл и в люди вывел…

– Лейтенант, – негромко, сдерживаясь из последних сил, сказал Колышев. – Будь так добр, оставь нас одних.

Лейтенант вскинул на него испуганные глаза, но встал и вышел только тогда, когда Волков коротко и раздраженно дернул подбородком в сторону двери. Вся эта пантомима несказанно обозлила и без того державшегося на остатках самообладания майора.

– Ну? – капризным барственным голосом спросил Волков, когда дверь за лейтенантом закрылась, мягко чмокнув защелкой.

Что же это они меня все понукают, сатанея, подумал Колышев. Мало мне было двоих понукальщиков в Москве, так еще и этот туда же! Лебедь, Рак и Щука.

– Хрен гну! – вызверился он в ответ. – Что ты скрипишь, как несмазанная телега? Что тебе не так?

– Ты не ори, майор, – тоже повышая голос, ответил Волков. – Что это ты здесь раскомандовался? Ты кто такой, мать твою? Чекист – чистые мозги, горячие уши и холодные яйца! Твое дело телячье, делай свою работу и молчи в тряпочку!

– Я делаю свою работу, – сдерживаясь, сказал Колышев. – Я делаю свою работу, а ты, колдун недоделанный, мне мешаешь!

– А это потому, – тоже беря тоном ниже, откликнулся Волков, – что мне не нравится, как ты ее делаешь. Зачем тебе этот истопник? Зачем вся эта возня с милицией? Засветим единственного нашего человека в этой шарашке, привлечем внимание к котельной…

Колышев скривился как от зубной боли. Волков был гипнотизером, оратором, секс-машиной, кем угодно, но только не мыслителем. Хуже всего было то, что он ни в какую не желал этого признавать, основательно войдя в роль святого. «Шлепнуть бы его, – подумал майор, – да жаль, заменить некем.»

– Шлепнуть бы тебя, – сказал он вслух. – Стратег хренов… Все это дерьмо, между прочим, ты заварил. Оружие спрятали плохо, первый попавшийся пьянчуга его нашел и по всему свету раззвонил. Взрыв устроили, внимание к себе привлекли…

Ты хоть понимаешь, что я за тобой дерьмо выгребаю, а не за Папой Римским? Взять этого истопника, Бесфамильного этого… Кто его на работу в котельную заманил? Твой человек. А зачем? Работать ему, бедняге, тяжело было одному… А теперь он сидит там, как чирей на заднице, и вопрос еще, что он видел и чего не видел. И ты же ко мне после всего этого лезешь со своими претензиями…

Волков сидел, набычившись, и смотрел на него исподлобья, грызя ногти на левой руке. Ни дать ни взять, нашкодивший мальчишка, с глухим отчаянием подумал майор. И это наш единственный козырь… Он раздраженно схватил со стола длинный и узкий золоченый портсигар Волкова, со щелчком открыл его, взял длинную сигарету, прикурил, надсадно закашлялся и отшвырнул сигарету в сторону, не заботясь о том, что может прожечь дорогой, ручной работы ковер. Сигарета была с травкой.