Последняя охота - Серегин Михаил Георгиевич

– Ну да, – отозвался Краснов, – поспособствовал. Пригласил на свою дачу, где мне представился прекрасный случай подложить камуфлетик в машинку братца. У меня вообще всегда были пиротехнические способности. Как у господина Свиридова – стрелковая и психофизическая подготовка. Я думаю, жинка моего братца Кирюши мне теперь благодарна по гроб жизни, и вообще…

– Ладно, хватит болтать! – перебил его Горин.

Наташа стояла и чувствовала, что сейчас упадет. Нет. Ни за что. Она не покажет себя слабой перед этими людьми. Никогда.

– Теперь все кончилось, – сказал ей Горин. – За тобой остался выбор, Наташа.

– Какой… выбор? – проговорила она.

– Ты много перенесла. Я слышал буквально каждое твое слово за последнее время и могу сказать, что ни одна из знакомых мне баб так бы себя не повела. Потому что они – бабы, а ты – женщина. Поэтому я предлагаю тебе бросить этого бывшего волка «Капеллы», а теперь шакала и убийцу, что лежит на полу, и жить у меня. И не спеши говорить, что я тоже убийца и шакал. Подумай о своем сыне. Подумай о нем. Ему нужен отец и достойное воспитание. А твой Володя – он скоро умрет. Вот такие дела. Ты подумай, Наташа. Я никому не предлагал того, что предлагаю сейчас тебе.

– За что ты приказал убить Ленку? – тихо спросила Свиридова.

– Она вызвала у меня омерзение, – отозвался Горин. – Она продажная тварь. Она продала бы и тебя. Впрочем, почему «бы» – она и так продала тебя. И еще – она слишком много знала. Курганов просто подчистил ее.

– На моих глазах, – договорила Наташа. – Чтобы произвести большее впечатление, так? Очень хорошо, Валентин Адамович.

– Ты поразмыслила над моими словами?

– А что будет с Владом? – вдруг спросила Наташа.

– Я же сказал: он умрет. Ему так будет лучше. А иначе – сядет в тюрьму, а в тюрьме он долго не проживет, потому что такие, как он, в тюрьме долго не живут. А я предлагаю тебе гораздо лучший вариант, чем твоя нынешняя жизнь. В конце концов, я уважаемый человек в городе, бизнес мой на волне, а твой муж, уж извини меня, Наталья, твой муж – отморозок, который только недавно замочил несколько человек, а потом тут же пошел в публичный дом.

Наверно, только сейчас Наташа поняла до конца, что именно говорил ей Свиридов почти год назад в ту зимнюю ночь, когда его слова так сладко и жутко плясали и путались, забирая ее, Наташу, в свой коварный плен. И вот теперь оказывается, что все это были не просто красивые слова – это след длинного и извилистого, во многих местах меченного кровью пути Владимира Свиридова.

Она подняла глаза на Горина. Тот смотрел на нее неопределенным взглядом, в котором она не нашла ни агрессивности, ни злобы – скорее какая-то разбавленная грусть. Наташа проигнорировала мерзко ухмыляющего в дверях Краснова, деревянного Лелика, пучащего на все происходящее глаза Михаила Иваныча и взглянула на Влада.

Горин прав. В самом деле – Свиридов человек конченый, и он рано или поздно – а скорее рано – пойдет на дно и потянет за собой и ее, Наташу, и маленького Диму, и… И все будет кончено.

Нет, не такой жизни она для себя желала. И для сына – тоже. Если этот Свиридов, которого она сначала любила, а потом медленно разочаровывалась, как рано или поздно разочаровывается в своем муже всякая в меру прагматичная, в меру ординарная и в сущности заурядная женщина, – если Свиридов выбрал для себя такой путь, то им не по пути. «Да, – думала Наташа, – больно предавать, но еще больнее быть преданной и подставленной».

«Испугалась ты, корова», – мелькнула где-то в глубинах ее существа оскорбительная мысль, но тут же зарылась в толщу тягучей тоски и ужаса перед будущим.

И Наташа решилась.

– Я буду жить с вами, Валентин Адамович, – медленно выговорила она. – Ради Димы. Вы знаете, что я не могу испытывать к вам иных чувств, кроме… ну, вы знаете. Вы все прекрасно знаете. Но ради сына… И еще – вы пообещаете, что Владу будет сохранена жизнь. И вы дадите ему возможность уехать. Далеко-далеко. Куда-нибудь за границу.

И она посмотрела на Влада и поймала себя на сознании того, что боится любых возможных его слов.

Но Свиридов, полулежащий на полу, промолчал. Его зеленовато-бледное лицо склонилось почти до самой земли. На мгновение Наталье показалось, что он уже мертв, но тут он моргнул.

– Пусть уезжает, – сказал Горин быстро. И любая другая, кто знал бы мужчин чуточку больше, чем Наталья, которая все-таки до конца не рассталась с девочкой из Караганды, – любая другая, например покойная Лена Любимова, поняла бы, что он вовсе не собирается сдержать своего обещания.