Возвращение пираньи - Бушков Александр

Отведя глаза, стиснув зубы, Мазур соскользнул на штормтрап, с привычной сноровкой перебирая толстые деревянные перекладины, спустился в лодку, где оказалось довольно просторно.

Мотор взревел – Кацуба с ним справился в два счета, – стал выплевывать сизый чад. Перехватив взгляд напарника, Мазур кивнул, подполковник дал газ, и пароход словно отпрыгнул назад, в лицо ударил сыроватый ветерок...

Глава десятая

Когда сказочники правы...

Темно-зеленое пластиковое корыто, невысокое, как мыльница, плоскодонное и квадратное, как мыльница, начерпало бы изрядно воды и пошло ко дну при малейшем волнении, но здесь, на спокойной реке, где течения совершенно не чувствовалось, оно оказалось чуть ли не идеальным средством передвижения. Поначалу Кацуба, повинуясь естественному рефлексу бегущего, чересчур поддавал газу, сидящих захлестывало брызгами, пару раз при резких поворотах через борт плеснула коричневая водица, но очень быстро рулевой приноровился, нашел подходящую скорость, позволявшую поспешать, но не нестись сломя голову.

Потом скорость пришлось сбавить – коряги шли косяками, огромные, уродливые, стволы и сучья мертвых деревьев, толстые ветви торчали шипами и при малейшей оплошности рулевого могли превратить кого-то из сидевших в лодке в цыпленка на вертеле. С высокой палубы «Хиггинса» река представлялась совсем другой, но теперь...

Кацуба совсем сбросил газ – слева высоченная и косматая зеленая стена размыкалась, пропуская сливавшийся с Уакалерой спокойный поток, раза в два ее уже.

– Здесь? – спросил подполковник.

– Я же не господь бог... – проворчал Мазур, изучая карту. – И спидометра у них нет... но очень похоже, что здесь....

Кацуба осторожно ввел лодку в безымянный приток. Лодка теперь плыла со скоростью уносимой течением щепки – коряги перли, как горбуша на нересте.

Вот это были н а с т о я щ и е джунгли. Сельва. Гладкие, светло-бледные, как снятое молоко, какие-то синюшно-болезненные стволы вздымались, тесня друг друга, спутанные пучки лиан заплетали любой кусочек свободного пространства, свисали сверху причудливыми петлями, в свою очередь, отяжеленные лохматыми бородами ярко-зеленого и коричневого мха, а снизу с той же буйно-сумасшедшей жизненной силой вздымались густые папоротники (а может, и не папоротники, аллах их ведает). Зеленая путаница лиан казалась толстенной паутиной. Мазур не удивился бы, появись наверху паук размером с теленка.

Лишь посередине реки было более-менее светло – деревья так и норовили сплести ветви куполом, образовать зеленый свод. Оба берега затопил смутный полумрак.

– Это ничего, – сказал Кацуба сквозь зубы, осторожно отпихивая прикладом винтовки самую легкую корягу. – Видели бы вы, что в таких местах творится в сезон дождей...

– Видывали, знаете ли, – сообщила Ольга.

Мазур промолчал, хотя и он мог бы повторить то же самое. Тогда они шли к аэродрому как раз в сезон дождей: мерзейшая погода – лучший друг диверсанта, каковой с ней находится в сложнейших отношениях любви-ненависти...

– А теперь вот сюда...

Выключив мотор, Кацуба, загребая оказавшимся в лодке коротким веслом – лопасть раза в три длиннее рукояти, что-то индейское, надо полагать, – повел ее в сумрак, за высоченный ствол мертвого дерева, наполовину лежавший в воде. Прежде чем к нему причалить, как следует постучал прикладом по стволу – ну да, чтобы какая-нибудь пакость, вздумай она тут греться на солнышке, убралась поздорову.

Пакости не оказалось. Поблизости, метрах в десяти, у поверхности воды лежал невеликий кайманчик, но он старательно прикидывался мирной колодой, то ли решив, что сей новоприбывший предмет ему не по клыкам, то ли собираясь сначала изучить обстановку.

Кацуба хлопнул Кошачьего Фредди по плечу, показал на винтовку, на каймана, на воду. Фредди кивнул, перехватил свой «гаранд» поудобнее и стал следить за примыкающей акваторией.

От ствола несло едкой плесенью. До Уакалеры было метров двести. На берегу между быть-может-и-папоротниками во множестве росли похожие на колокольчики уникальные цветки кантуту – их можно было встретить только в этих местах, меж Уакалерой и Ирупаной. Это был национальный цветок Санта-Кроче – как березка для русских и кедр для сибиряков. Даже более того – флаг республики, его три вертикальные полосы повторяли цвета кантуту: зеленый, желтый, красный. Мазур все это слышал вчера вечером на балу, когда кто-то из товарищей по путешествию решил посвятить его в тайны здешней геральдики.