Государственный киллер - Серегин Михаил Георгиевич

Лежащий на полу полуоглушенный бандит коснулся обширной кровоточащей раны на локте и в ужасе уставился на Влада, очевидно, ожидая, что будет немедленно расчленен в лучших традициях патологоанатомической школы.

– Как-то раз в лесу встретились пильщики леса и активисты общества «Гринпис», – склонившись над бандитом, доверительно сообщил ему Свиридов, – и решили устроить соревнование, кто из них круче. В результате, – Влад сделал эффектную паузу и покачал бензопилой перед носом ошарашенного налетчика, – победила «Дружба».

В этот момент раздалась короткая сухая очередь, и в дом вбежал Фокин, осатанело ругаясь и прикладывая руку к кровоточащему плечу. Оказалось, что в тот момент, когда Маметкул высунулся из окна с видом на проезжую часть, где маялись отец Велимир и его конвоир Пельмень, мучимому отходняком церковному деятелю захотелось попить воды. Справедливо рассудив, что Пельмень не разделит его чаяний, Фокин улучил момент и вытянул того по жирной шее так, что тот упал в бетонный водосточный желоб, проходящий вдоль дороги. По обыкновению, желоб этот был пуст и сух, и потому неудивительно, что толстяк ушибся очень не слабо и даже ненадолго потерял ориентацию во времени и пространстве.

Это увидел из окна Маметкул и выстрелил по разбушевавшемуся пленнику.

К счастью, лишь чуть-чуть задел.

– Маметкул! – заорал Фокин, взбешенный болью и – наконец-то! – тем идиотским положением, в которое он угодил. – А ну иди сюда, гнида узкоглазая! – Он вырвал автомат из рук неподвижно лежащего под обломками лестницы верзилы и вогнал веерную очередь в потолок сначала сеней, а потом и комнаты, где находилась печь. Если Маметкул находился наверху, у него было не так мало шансов быть изрешеченным.

Но Маметкула наверху не было. Потому что через считанные секунды после того, как Фокин разрядил автоматную обойму в потолок дедовского дома, со стороны дороги послышался визг автомобильных шин, и выглянувший из дверного проема Свиридов успел заметить, как белый «Мерседес-500» сорвался с места и потонул в огромном клубе пыли…

Глава 5

Монастырь с вишневым садом и божьим благословением

– Арриведерчи, Маметкул Маметкулович, – облегченно вздохнув, произнес Свиридов, – Инка, дай чего-нибудь попить, а то сушняк что-то жестко долбит. Вот козлы… голова и без них болела, а теперь вообще как лоботомия без наркоза.

– Пошел вон отсюда, козел! – заорал Фокин и пнул более удачливого при падении с лестницы гоблина так, что тот, не успев окончательно принять вертикальное положение, подался вперед, засеменил, пытаясь сохранить хотя бы относительный рубеж на пути к вертикали, ткнулся головой в стену и провалился в погреб.

– Вот это ты зря, – протянул Свиридов, – как его теперь оттуда вытаскивать?

– Да пусть лежит, черт с ним, – махнул рукой Фокин, которому не было дела ни до чего, кроме болезненной сухости в ротовой полости и оглушительного колокольного перезвона в висках. – Потом вытащим.

Из погреба вылетел ошарашенный Наполеон, который спокойно пережидал там боевую тревогу и был крайне недоволен тем обстоятельством, что, когда он уже собирался вылезать, ему на голову рухнуло что-то большое и тяжелое и едва не припечатало к бетонному полу.

– М-да… – протянул Свиридов, оглядывая окровавленного Фокина в рваных трусах в крупный цветочек, полуголую взлохмаченную Инну, прикрывающуюся каким-то рваным полотенцем; остановил взгляд на выписывавшем носом финальный аккорд и приоткрывшем глаза Константине Макарыче и с каменным лицом произнес:

– Доброе утро, Макарыч.

Они сидели вокруг стола в доме деда, пили водку и истерически смеялись. Они – это Влад, Афанасий, Константин Макарыч, Инна и Алена, которую привел Фокин после того, как пошел в ее дом забрать свою одежду. Она сидела на кровати, поджав ноги под себя, и мелко дрожала, слушая звучавшую в соседнем дворе перестрелку. Она тогда даже не могла плакать, а просто неподвижно смотрела на Фокина широко распахнутыми стеклянными глазами, а на лбу проступали мелкие, бисерные капельки пота.

Фокин впервые как следует рассмотрел ее, потому что ни алкогольно-коматозной ночью, ни абстинентным утром он этого сделать не смог.

Как ни удивительно, она ему понравилась, потому что была по-настоящему красива, хоть и несколько вульгарной, чересчур броской красотой.

И теперь она смеялась до слез, слушая красочные и циничные разглагольствования Свиридова на темы, предложенные калейдоскопическими событиями сегодняшнего утра. Однако ситуацию сложно было назвать хотя бы отдаленно забавной: на втором этаже валялся труп Василия, в водосточном желобе у дороги, в сенях под обломками лестницы и, наконец, в погребе лежали еще три бездыханных тела, и о них нужно было еще позаботиться, чтобы жизнь не выветрилась окончательно из несчастного трио маметкуловских амбалов.