Кроссворд для Слепого - Воронин Андрей

— Тоже отдана.

— Понятно. Последнюю кассету из камеры француза достали?

Генерал Потапчук задумался, вытащил трубку мобильного телефона и быстро набрал номер.

— Потапчук говорит, — произнес он в трубку, — подполковника Григорьева мне.

— …

— Ага, добрый день. Меня интересует вот что: кассеты, отснятые Максом Фурье, где?

— У нас.

— Очень хорошо. К двенадцати ноль-ноль их копии должны быть у меня. Я сейчас отправлю в МУР водителя. Вы меня поняли?

— …

— Мой водитель подъедет, он представится, покажет документы. Записи нужны мне.

— …

— Кассеты будут, — сказал генерал после того, как позвонил своему водителю и черная «Волга» покинула двор.

Глеб осматривал квартиру не более получаса, затем сел в кресло, достал из кармана сигареты, вытряхнул из пачки одну и предложил генералу:

— Закурим, Федор Филиппович?

— Ты соблазнитель, Глеб. Только ты мне расскажи, что ты так упорно искал. Вещь эта, судя по всему, не маленькая.

— Не маленькая, где-то семьдесят на восемьдесят сантиметров.

— Чемодан или сумка?

— Мимо, Федор Филиппович.

— Что же тогда?

— Сегодня вечером я вам скажу. Надеюсь, вы меня проведаете часиков в девять?

— Будет сделано, — угодливо и почти подобострастно сказал генерал. Глеб понял, что генерал ФСБ Федор Филиппович подшучивает.

И в тон ему Глеб сказал:

— Кофе будет свежий и непременно горячий.

— Идет, — ответил Потапчук.

Они выкурили по сигарете, стряхивая пепел в пустую пачку. Глеб сидел в перчатках. Он снял их лишь на лестничной площадке.

— Вас подвезти, Федор Филиппович?

— Буду признателен.

На этот раз Потапчук изменил своей привычке, на заднее сиденье садиться не стал, а устроился рядом с Глебом.

— Музыку? — спросил Сиверов, прикоснувшись к клавише лазерного проигрывателя.

— Уволь, не хочу.

— Больше предложить нечего. А может, все-таки с музыкой помчимся?

— Ладно, валяй, с тобой легче согласиться, чем отказывать.

— Вот это мне нравится, — Глеб вдавил клавишу, зазвучала негромкая музыка.

— Труба, что ли? — предположил Потапчук.

— Нет, не труба, а саксофон.

— Саксофон, труба, какая разница?

— И пулемет, и винтовка убивают, а разница между ними, Федор Филиппович, огромная.

— Ой ли? Убитому разницы нет, из чего бы его ни пристрелили.

Глеб довез Потапчука до конторы, даже не довез, а домчал. Но к служебному входу подъезжать не стал, затормозил прямо у парадного.

— Все, до встречи, — произнес Потапчук, выбираясь из машины.

Он не успел сделать и десяти шагов, как автомобиля Глеба уже не было.

«Летает как бешеный. Не хотелось бы мне, чтобы Глеб работал у меня водителем, с ним до инфаркта один шаг», — беззлобно подумал генерал, показывая свое удостоверение дежурному.

Он прошел в кабинет. Помощник улыбнулся на приветствие Потапчука, вскочил из-за стола и включил мышкой экран компьютера.

— Вас спрашивал генерал-лейтенант…

— Знаю какой, — не дослушав, обронил Потапчук. — Когда?

— Как только появитесь.

— Хорошо, дорогой, — абсолютно неофициальным тоном произнес Потапчук, заходя в свой кабинет.

Через две минуты с кожаной папкой в руках и хмурым, сосредоточенным лицом он проходил через приемную. Федор Филиппович наперед знал все, что ему скажет генерал-лейтенант Огурцов: тот будет нервничать, требовать результаты. Так оно и получилось. Не успел Федор Филиппович переступить порог кабинета своего шефа, как тот поднялся из-за стола. На заместителе директора ФСБ была белая рубашка, галстук в тон пиджака. Бесцветные брови сведены к переносице. Под бровями зловеще сверкали глаза.

— Ну, Федор Филиппович, присаживайтесь, — с ходу, даже не поздоровавшись, начал Огурцов.

Потапчук сел, положил перед собой папку, извлек из кармана пиджака авторучку и посмотрел на шефа.

— Чем порадуете? Я вас с утра разыскивал. На шестнадцать ноль-ноль у меня назначена пресс-конференция. Естественно, меня станут теребить.

— Результатов пока нет, — коротко доложил Потапчук.

— Как это нет? Чем же вы занимаетесь и ваши люди? Нам нужен результат, — генерал-лейтенант принялся рассуждать о долге, чести и тому подобной дребедени, от которой у Потапчука завяли уши и, как ему показалось, начал даже поднывать только недавно вылеченный Яковом Наумовичем Кучером зуб.

«Ну когда же ты в конце концов угомонишься? И откуда в тебе столько энергии? Говорить можешь целых двадцать четыре часа в сутки!»