Все оттенки красного - Андреева Наталья

Наталья Андреева

Все оттенки красного

РОЗОВЫЙ

Куда уходит вдохновение? Да туда же, откуда пришло: в облака, в розовый дым костра, зажженного Творцом всего сущего, в черное пространство бесконечной Вселенной, на поиски новой планеты, чтобы озарить ее серое существование и заставить вертеться быстрее всех прочих. Гнаться за ним бессмысленно, искать его бессмысленно, надо сразу же почувствовать, что твоя собственная планета остановилась, замерла на своей орбите, и прислушаться к голосу разума, а не чувства.

Остановиться… Оглянуться на прожитые годы и понять, что в сущности ничего еще не сделано, до главного руки так и не дошли.

— Эдик, тебе просто надо отдохнуть.

«Отдохнуть? От чего собственно? Когда я успел так устать?»

— Надо признать, наконец, что моя работа достаточно бессмысленна. А ведь мне уже пятьдесят стукнуло, Нелли! Пятьдесят! Мы уже пять лет вместе, ты возишься со мной, как с ребенком, и чего я добился?

— Ван Гог, между прочим, при жизни смог продать только одну свою картину.

— Я — не Ван Гог, я всего лишь Эдуард Листов. Увы. И все, мною написанное, откровенная пошлость.

— Как всякий талант, ты в вечном поиске.

— Кто сказал, что у меня талант? Кто?!

— Я тебе это говорю, а меня, между прочим, научили разбираться в живописи.

— Не разбираться, а чувствовать надо. А что ты чувствуешь, глядя на мои картины? И вообще, ты когда-нибудь что-нибудь чувствуешь?

— Эдик, скоро осень. Для тебя не лучшее время. У моих хороших знакомых есть небольшой домик в маленьком городишке, бабушкино наследство. Двенадцать часов на поезде с Павелецкого вокзала. Поезжай, поживи там месяц, другой. Просто поживи, отдохни не бери с собой ни краски, ни кисти.

— Нелли!

— Хорошо, хорошо, бери. Но дай слово, что не будешь себя мучить. Ешь, пей, спи, делай, что угодно, только не работай.

— Уговорила. Мне надо собраться. Обо всем подумать, понять, что делать дальше, как жить и чем. Тяжело в пятьдесят лет начинать все сначала… Нелли! Как хорошо, что ты у меня есть!

— Но ты же знаешь, что я никогда не смогу родить тебе ребенка.

— У меня есть сын и два внука. Для продолжения рода этого вполне достаточно.

— Ты всегда хотел девочку. В нашей семье не хватает девочки. Маленькой, хорошенькой девочки…

— Нелли!

— Да-да, я успокоилась. Давно уже успокоилась. У меня, ведь, есть племянница. И я люблю ее. Как дочь люблю. Ты и она — это все, что у меня есть. И еще твои картины. По-моему, неплохая жизнь, а?

— Тебе тоже надо отдохнуть. Прежде всего от меня. Хватит терзать себя, Нелли. Ты не виновата.

— Я… Виновата… я…

Она опять всхлипывает. Ну, сколько можно? Не надо ему больше никаких детей! Как только речь заходит об этом, его замечательная жена теряет разум и попадает под власть слепых инстинктов. Пора бы уже успокоиться, не девочка. Ну, что тут можно сделать? Ничего. Ясно одно, что надо друг от друга отдохнуть.

— Звони своим знакомым. С какого, говоришь, вокзала отходит поезд?

Неделю спустя

Эдуард Листов стоял у приоткрытого окна в коридоре купейного вагона и смотрел в окно на быстро меняющийся пейзаж. Ветер бил в лицо, дома, деревья, дачные участки, крошечные станции пролетали мимо, становились все мельче, незначительней, реже…

…Если твоя планета перестала вращаться с бешеной скоростью и отдалилась от солнца, то лучшую орбиту, чем путешествие по провинции, ей не найти. Здесь тихо, удивительно спокойно, и от каждого медленно колышущегося листика березки на тебя веет светлым, радостным чувством умиротворения. Гармония с природой, с окружающими людьми, с самим собой, наконец, — это, конечно же, не счастье для творца, привыкшего каждый день проживать в поиске и созидании, но это ни с чем не сравнимый долгожданный покой. Пора остановиться, оглянуться, подумать и почувствовать, что скоро осень и твоей жизни, и природы, которая не умирает, а просто погружается зимой в долгий и сладостный сон.

Тебя тоже ждет такой же сон, только не надо спешить. Надо ценить свою осень. Понять ее мудрость, тихую светлую грусть, и сказать себе: «Господи, как хорошо!»

— Господи, как хорошо!

Он не хотел работать. После того, как каждый подход к мольберту вызывал только глубокое чувство отвращения, не хотел. Вдруг поверил, что это конец. Все. Не будет больше ни одной картины. Все написанное Эдуардом Листовым откровенная пошлость, и он нашел в себе мужество это признать. Но жизнь не кончена, нет. Надо найти себя, найти заново, и прожить свою осень достойно, без надрыва…