Нирвана с привкусом яда - Данилова Анна

– Вам кого?

Из голубой темноты показался пузан в бирюзовом халате, поверх которого был повязан оранжевый, побуревший от темных густых пятен, прорезиненный фартук.

– Мне Геннадия Васильевича, я из Маркса, от следователя… Он вам звонил, а у меня направление.

– Пойдемте. Я и есть Геннадий Васильевич.

У него было свежее розовое лицо, веселые карие глаза и сверкающая круглая молодая лысина.

Он привел ее в отдельный кабинет, включил свет, и Марина увидела гинекологическое кресло.

– Раздевайтесь, забирайтесь. – Он махнул рукой на кресло, сел за стол и принялся изучать содержание записки от следователя.

Она стояла не в силах снять даже куртку. Тело не слушалось ее. Она в который уже раз пожалела о том, что заварила эту кашу. И вот теперь расхлебывает: Саша-пианист исчез, говорят, его видели в Красном Куте, он отсиживался там у своей любовницы, бывшей выпускницы музыкального училища Наташи Метлиной. Второй, который блондин, Роман Гончаров, отбоярился, предоставив следователю алиби – нашлась девушка, которая подтвердила его слова о том, что в ночь с 12 на 13 сентября он провел на мельнице с ней, и что они вообще собираются пожениться, а с пианистом на квартире был какой-то другой блондин. Марину приглашали, чтобы она опознала Романа, но она не могла ответить утвердительно, что это именно он. Либо он каким-то образом изменил свою внешность до неузнаваемости, либо она была настолько пьяна, что не запомнила его. Или же это был вообще не он. В любом случае, ей было ужасно стыдно перед этим парнем, ей сердце подсказывало, что он здесь ни при чем, что такой красивый, с благородной внешностью молодой человек ну никак не может быть насильником.

В училище она ходила, краснея перед однокурсниками, преподавателями, обмирала всякий раз, когда навстречу ей шел директор… Ее жизнь превратилась в сплошной стыд. Спрашивается, зачем она пришла тогда к Сашке на квартиру? Чтобы послушать, как он играет? Да кто этому теперь поверит? Но ведь это чистая правда. Сашка никогда не нравился ей, не привлекал ее как мужчина, она никогда не была в него влюблена, но зато ей нравилось, как он играет, с наслаждением смотрела, как он извлекает из старого пианино завораживающие джазовые аккорды, сердце ее сжималось всякий раз, когда она, проходя по коридору музыкального училища, слышала его импровизации. И вдруг он, Сашка, ее изнасиловал! Да, вот теперь, по прошествии двух недель, она уже точно могла сказать, что тот, второй, здесь действительно ни при чем. Но колесо завертелось, она не знала, как сказать следователю, чтобы он оставил Гончарова в покое, боялась, что ее привлекут за дачу ложных показаний, она была абсолютно безграмотна в этом плане. И паутина плелась вокруг двух насильников, в Маркс приехала мать Сашки и привезла Марине пачку денег: вот, дочка, все, что у нас есть, возьми, только забери свое заявление, прости нас… Этот утренний неожиданный визит Марине не забыть никогда. Она была в халате, заспанная, открыла дверь и увидела эту женщину. И когда та представилась, зажмурилась, не в силах смотреть ей в глаза. Ее сыну грозило семь лет за изнасилование. Все знают, что ожидает в тюрьме тех, кто попал по этой позорной статье…

Она не приняла деньги и сказала, что доведет дело до конца. Говорила, плохо соображая, что делает. Ей было непонятно, почему сам Сашка до сих пор не дал о себе знать, почему не нашел способ приехать, прийти к ней и хотя бы извиниться, и тогда не понадобилось бы никаких родителей, денег… Ее подружки все, как одна, твердили, что она дура, отказавшись от денег, что Сашкина мать отнесет теперь эти деньги следователю, что, собственно, и произошло, иначе и быть не могло, любая мать поступила бы таким же образом… И вот результат: Марину отправили на экспертизу спустя аж две недели!

…Она все-таки забралась на высокое кресло, села и сложила руки на коленях. Геннадий Васильевич подошел к ней и мягко так, сочувственно улыбнулся, мол, давай ложись как следует, на спинку, ноги раздвинь и устрой вот сюда…

Она вся зажалась, он просил расслабиться, но она так и не смогла. Чувствовала, как в нее хотят протолкнуть что-то холодное и металлическое, попыталась возмутиться, это было еще хуже, чем изнасилование.

– Все, вставайте…

Он даже не оглянулся, не посмотрел на нее, сел и с озабоченным видом принялся что-то строчить на обратной стороне записки. Марина поспешно оделась и, начиная с этого момента, ничего уже не помнила… Пришла в себя лишь в кабинете следователя, спустя три часа. Он взял из ее рук коричневый конверт, прочел записку и кивнул головой с видом человека, только что получившего подтверждение своей правоты.