Философ - Келлерман Джесси

Новая напасть свалилась на брата под конец его предпоследнего школьного года: Криса бросила девушка. Она была на год старше, собиралась уехать в колледж, отделенный от нас слишком большим расстоянием, – история в таком возрасте обычная. Но для Криса ставшая трагедией. Хорошего в жизни брата и без того было мало, и большей частью этого хорошего он был обязан той девушке, и, потеряв ее, он изменился так, что страшно было смотреть, – еще и потому, что произошла эта перемена с какой-то коварной внезапностью. Он перестал встречаться с друзьями. Ушел из футбольной команды. Начал прогуливать школу и курить травку в одиночестве, потом его на этом поймали, травку пришлось бросить, что привело к новым крикливым перепалкам, оскорблениям, ультиматумам. Я любил брата, преклонялся перед ним, и зрелище его распада ужасало меня. Слишком маленький, чтобы понять, в чем он нуждается, я все же старался помочь ему на мой скромный манер. И ничем, разумеется, помочь не сумел. Он ответил на мои смиренные приставания тем, что велел мне уйти и запер дверь своей комнаты. Я ждал и ждал, что кто-нибудь что-нибудь предпримет, постарается понять, в чем дело, и все исправит. Но кто мог нас спасти? Не мать же, вечно державшаяся, заломив руки, в сторонке. И разумеется, не отец, продолжавший внушать мне – не словами, но поступками: смотри и постарайся, чтобы мне не пришлось обходиться таким же манером и с тобой.

Прежде Крис проводил каждое лето, подстригая лужайки в Клэйхилле, заречном районе, где обитали немногие богатые семейства нашего городка. Его девушка жила в одном из тамошних домов, и потому в этот год он просто сидел в своей комнате, слушал группу «Кью», а в середине дня спускался, с наркотическим туманом в голове, вниз, вытягивался на кушетке и начинал перебирать один за другим телеканалы. Он худел, словно испаряясь прямо у нас на глазах. Мать заподозрила у него рак. И в редком для нее приступе предприимчивости оттащила Криса к врачу, который бросил на брата всего один взгляд и тут же посадил его на стероиды.

Лекарства позволили брату набрать немного веса. Но и усилили его раздражительность. Он обзавелся обыкновением взрываться самым жутким образом и до того стыдился всего с ним случившегося, что возвращаться осенью в школу не стал. Вместо учебы в школе он разъезжал на своем мотоцикле по городку, поворовывал в магазинах, стрелял из пневматического пистолета по стеклам автомобилей. В ноябре полицейские доставили брата домой в наручниках. Помню, он сказал мне, что просил отправить его в тюрьму, а не в родной дом.

Все это происходило шаг за шагом, в течение нескольких лет, но вряд ли та зима была заметно хуже прочих периодов. Собственно говоря, я был уверен, что маятник пошел назад, к центральной точке, – и главным образом благодаря стараниям нашего священника, отца Фреда. Меня и Криса связывали с ним давние отношения, мы оба состояли у него, в свое время каждый, в алтарных служках, и, узнав о творящемся с Крисом, он принялся захаживать к нам и уводить брата из дома. Играл с ним в боулинг, водил в кино – в общем, делал все, чтобы брат снова стал прежним, и к февралю Крис действительно начал походить на себя прежнего. Мама прониклась к отцу Фреду такой благодарностью, что пошла в магазин и купила ему в подарок часы. Однако он велел ей часы вернуть, а деньги потратить на нашего семейного врача. Но либо отец Фред недостаточно сильно настаивал на этом, либо мать решила махнуть на его совет рукой, приняв улучшившееся настроение Криса за признак того, что проблема снята.

Она умела быть дурой, моя матушка.

Первое апреля 1988-го, пятница, скоро вечер. Мне оставалось прожить до одиннадцатилетия всего несколько недель. Налетевшая невесть откуда метель завалила наш городок снегом, не позволив мне добраться до школы и заставив отца просидеть весь день под крышей, – он расхаживал по комнатам, думал о чем-то и пил. Мы с братом проторчали до четырех часов дня у телевизора, смотрели одну комедию за другой, а в четыре отец крикнул Крису, чтобы тот помог ему очистить подъездную дорожку от снега. К моему удивлению, Крис не сказал ни слова, просто встал, оделся и пошел за отцом во двор. Когда хлопнула входная дверь и башмаки их застучали по веранде, я вдруг понял, что в основе своей они очень похожи – и в корне отличаются от меня, поскольку оба олицетворяют сильное мужское начало, которого я лишен. Конечно, в том возрасте я именно так сформулировать это не смог бы – не смог бы облечь мое понимание в слова. Однако до меня единым мигом дошло, что их двое, а я один, и что как раз эти-то незримые узы и расхождения делают жизнь такой трудной. Я понял также, почему отец никогда не набрасывался на меня, – я этого просто не выдержал бы. Я был слишком слабым. Неженкой. Они, оба, знали, как метить свою территорию и как ее защищать. А я не знал.