Кельтский круг - Шефер Карло

— Начало лета, прекрасная погода, — сказал Тойер. — Люди, вероятно, затосковали в четырех стенах. — Он задумался — затосковали по чему? Ведь солнце тут ни при чем, и даже он, даже он временами, когда наступали теплые дни, испытывал желание уйти прочь из дома. — Человек в одиночестве — ничто, — прошептал он.

— Что?

— Ничего. Я хочу сказать, что мы до сих пор так и не сумели ничего узнать.

— Что вы рассчитывали узнать на автомагистрали? Вы ведь еще не прибыли на место.

— Да, точно. В самом деле. Да-да.

— Тойер… — В голосе прокурора зазвучала личная нотка. — Я ничего из сказанного мною не хочу брать назад, разве что мои слова про дважды идиота. Если все пройдет гладко, мы поговорим еще раз. Но, вероятнее всего, дело примет катастрофический оборот. Допустим, Хафнер пристрелит какого-нибудь жителя Гессена, который, на свою беду, будет сидеть в инвалидном или даже в обычном кресле, а то и просто окажется на его пути, и вы перейдете в частные детективы. Тогда вам наверняка понадобится секретарь-машинистка, верно?

— Всегда пожалуйста, — любезно отозвался Тойер, — с удобным для семьи графиком работы. И с пятью перерывами в день для молитвы, обращенной к Мекке.

— Дурак, — сказала Ильдирим, но в ее голосе слышался смех.

В местечке Хундсбах грубый деревянный щит, размалеванный дикими красками, указывал дорогу в лес.

— В бордель так не заманивают, — заявил Хафнер и небрежным щелчком направил окурок в сухие кусты. — Значит, это забава для детей.

Все пропустили мимо ушей безвкусное наблюдение Хафнера и молча доехали до места. Тойер опасался, что его нервная система не выдержит постоянных перегрузок и сдаст в самый неподходящий момент. Вытаращив глаза, он разглядывал Дом чувств.

— На первый взгляд это всего лишь небольшой охотничий замок в стиле барокко, розового цвета. — Он вылез из машины и прошелся, разминая затекшие ноги. — Представьте себе картину: захудалый, в пересчете на современные понятия, из третьей лиги, барон в полосатых гамашах орет на крестьян, а у него под ногами толкутся грязные гуси. А в XIX веке тут, в обветшавшем замке, хранили скамейки для дойки. Понятно?

— Нет, — ответил Лейдиг и робко подхватил под руку споткнувшегося шефа.

— Рыцарское звание вовсе не означало блеск и славу, вспомните нашего Плазму, то есть Вальдемара… разве что чуточку власти. Просто чуть-чуть глупого, идиотского самоуправства. Бароны тянули деньги на сооружение этого небольшого замка из трех убогих оденвальдских городков. Наверняка слабоумный хозяин Хундсбаха пыжился и что-то хотел доказать высокородным аристократам, а его взяли да и казнили вместе с подвернувшимся под руку цыганенком. Ведь тогда и детей вешали… а мы вот теперь тоже молодцы — гоняемся за паралитиком… Потом какой-то жирный нацистский бонза корчил тут из себя барина, устраивал приемы, фу-ты ну-ты, но заработал в сырых стенах ревматизм и, разозлившись, перебрался в Биркенау, в опустевший дом еврейской семьи Бирнбаум. Никогда не знаешь, где тебя ждет беда. Все взаимосвязано… Каждый старинный кирпич помнит множество трагедий и море несправедливости. Кто же мы тогда…

Он снова споткнулся. Молодые помощники дружно поддержали его под локти.

— Ловко вы меня ловите, — меланхолично засмеялся он и продолжал: — После войны в Хундсбахе стояли америкашки, крутили пластинки — джаз, диксиленд, пили бурбон и, пьяные, палили по голубятне. Конечно, сам замок тогда пустовал, все кануло в небытие — последние отпрыски рыцарского рода, производство скамеек для дойки, историческое сознание… После экономического чуда, когда дерьмо превращали в золото, золото в бетон, а бетон снова в дерьмо, словно ничего другого не было и не бывает, и в самом деле, больше ничего нет, кроме планов какого-то одного поколения, которые через пару десятков лет оказываются пустыми…

— Мы должны поймать убийцу, — зарычал Штерн. — Хватит молоть чепуху!

— С охотничьим замком надо что-то делать, его следует сохранить, — Тойер не выходил из придуманной им роли школьного учителя. — В нем запечатлена наша история… Точно, она торчит там, как клизма в месте ее назначения.

— По-моему, отлично сказано, — одобрил Хафнер.

— Я хочу поговорить с тобой в священном месте.

— В чем дело? Ты с ума сошла?

— Теперь ты будешь меня слушать, как слушала тебя я…