Возмездие Эдварда Финнигана - Рослунд Андерс

Алиса пыталась подавить отвращение, пронзившее ее, когда муж после всего лег рядом с ней и липкий член коснулся ее бедра.

Свен сидел на стуле в комнате Юнаса. Анита уже несколько часов как уснула в соседней комнате, а сын глубоко дышал в кроватке перед ним, — беззаботный детский сон. С тех пор как Свен расплакался на глазах у семьи, они несколько раз говорили с сыном о заключенном, которого Свен сопровождал, когда его выдворяли из страны и который теперь должен был умереть. Юнас живо интересовался часто появлявшимися в газетах и на телевидении новостями по этому делу. В школьных сочинениях на уроках шведского он писал о людях, которых ожидает смертная казнь, а на уроках рисования изображал людей в черных колпаках на лице, лежащих перед палачами — каталог самых причудливых способов казни, выполненный восьмилетним мальчиком.

Свен смотрел на сынишку, на маленькое тело, которое время от времени поворачивалось под одеялом, и на лохматых игрушечных зверьков у подушки. Наверное, это правильно — поговорить с сыном о жизни и смерти, сам-то он давно собирался сделать это. Но не так. Потому что детские размышления о смерти не должны начинаться с вопроса о праве государства отнимать жизнь.

Джона Мейера Фрая проинформировали, что циркуляр № 2949.22 дает каждому заключенному право выбрать способ, которым его казнят, и что Department of Rehabilitation and Correction штата Огайо заверяет: независимо от способа, которому Джон отдаст предпочтение, все будет проведено профессиональным, гуманным, заботливым и достойным способом.

Джон с горькой усмешкой попросил о расстрельной команде — чтобы разделаться поскорее, но начальник тюрьмы, сидевший перед ним, ожидая ответа, коротко разъяснил ему, что штат Огайо больше не расстреливает людей.

Тогда он попросил его повесить — шея переломится и не придется долго мучиться: чик — и все, вот только что жил, а потом раз — и умер, — но штат Огайо больше не вешает людей.

Ему оставался выбор между электрическим стулом или смертельной инъекцией.

Джону часто снились сны, и в ту ночь тоже.

Хелена Шварц стояла в холле большого дома Рубена Фрая в Маркусвилле. Она смотрела на спину своего свекра, тот весь сосредоточился на телефонном разговоре, который подходил к концу. Хелена слышала его ответ и поняла, что кто-то интересовался, как себя чувствует Джон и как они все чувствуют себя в ожидании неизбежного. Она не была уверена, кажется, это звонил тот пожилой полицейский из Стокгольма, судя по паре реплик Рубена, это так. Трудно было понять, события тогда развивались настолько стремительно. С тех пор как почти шесть недель назад она приехала сюда, Хелена и думать забыла и о нем, и о ком-либо еще. Все, что у нее осталось, было здесь.

— Мистер Гренс.

Значит, это был он.

— Чего он хотел?

— Ничего, думаю. Узнать, как мы тут, только и всего.

Хелена Шварц с восьми часов пыталась уложить сына. Теперь было уже половина десятого. Оскар, конечно, тоже догадывался, что происходит нечто важнее, чем сон, что его мама и дедушка волнуются и переживают, он понимал это и сам волновался и переживал.

Дольше притворяться было невозможно.

Хелена больше не таилась, не скрывала свои чувства, впервые с приезда в Огайо она заплакала на глазах у сына, пожалуй, он имеет право видеть ее слезы, ей, во всяком случае, уже было все равно.

Она сидела на диване в крупный цветочек в гостиной у Рубена и читала длинную, прекрасно написанную статью в «Цинциннати пост» о том, как двенадцать человек из специального подразделения для совершения казней в исправительном учреждении Южного Огайо весь последний месяц специально тренировались, готовясь привести в исполнение смертный приговор Джону Мейеру Фраю в 21.00 на следующий день. Непонятно, почему она вдруг стала читать это, ведь прежде она сознательно избегала любой подобной информации, но теперь словно сдалась, словно смирилась с тем, что Джон на самом деле умрет. В этом случае ей важно знать все — ради Джона, а может — для самой себя.

Самым сложным, по мнению журналиста, который сравнивал несколько казней и даже беседовал с теми, кто их исполнял, было попасть иглой в нужную вену. С того момента, когда в тысяча девятьсот восемьдесят втором году в Хантсвилле была проведена первая казнь смертельной инъекцией — цветного мужчины по имени Чарльз Брукс, — не раз случались осложнения, поскольку исполнители казни не могли найти хорошую вену. Журналист перечислял пример за примером, когда приговоренный к смерти лежал привязанный к койке, а поиск вены продолжался тридцать — сорок пять минут, и все это на глазах у ожидающих развязки свидетелей. В паре случаев приговоренные к смерти, из тех, кто долгое время прежде употреблял наркотики, предлагали сами указать подходящую вену. В других случаях казнь вообще приходилось приостанавливать, поскольку иглы обламывались и капельницы разбрызгивали препараты по всей камере и застекленной перегородке, за которой стояли зрители.