Кельтский круг - Шефер Карло

Начальник полиции Зельтманн, невероятно подавленный, признался, что уже много дней добивался свидания с Кирстен Людевиг, с которой поддерживал после ее свидетельских показаний частые и все менее формальные контакты. Неверная и подлая, да-да, именно это и привлекало его в ней. Впрочем, желаемого он так и не получил и, как бы это выразиться, едва ли смог бы получить, едва ли. И хотя его немного смутило то, что с вечера пятницы она не давала о себе знать, в субботу он все же приехал в условленное время. Поскольку фрау Людевиг ему не открыла, он прошел на половину ее мужа, в отношении которого не питал никаких подозрений. Да, это было легкомысленно с его стороны, ведь один из лучших его сотрудников, несравненный Тойер, подозревал калеку, но ах, любовь, она даруется нам свыше. И теперь, так сказать, он нуждается, несмотря ни на что, в понимании и сочувствии, как в общечеловеческом смысле, так и со стороны коллег. Ведь ныне он стоит, хотя и надолго обречен на постельный режим, перед руинами своего существования как в профессиональном, так и… в каком еще? Ах да, в личном плане.

Тойер вел допрос своего шефа со странным чувством. Еще несколько недель назад его бы воодушевила и порадовала сама мысль об этом, но теперь ему было не по себе. Его терзала непрошеная жалость.

— Знаете, дорогой мой Тойер… — Бледный, но уже вполне оправившийся от потрясения, начальник все тыкал пальцем в онемевшую правую руку гаупткомиссара, а убрать ее Тойер не решался — это могло обидеть лежачего больного. — Когда посмотришь в глаза смерти, многое воспринимается не так, как раньше… Многие вещи уже не кажутся такими важными. Другие, наоборот, обретают свой истинный вкус. Да, жизнь — это лакомство, ее ощущаешь вкусовыми рецепторами… короче, что я хотел сказать…

— В прошлом году, — задумчиво сказал Тойер, — я оказался на волосок от смерти и буквально чудом избежал ее. Да и на этот раз я опять рисковал головой; во всяком случае, мне так показалось. Я почти уже прощался с жизнью, так сказать, подводил ее итоги, но итоги получались неутешительные. Оба раза больше всего меня терзало то, что итогов особых у меня и нет, что жизнь прожита впустую. Что я просто исчезну без следа, улечу в пустоту, в мир, похожий на тот бар «Невидимка». Какие мы с вами разные, господин начальник полиции!

— Страх ведом и мне! — весело промурлыкал Зельтманн. — Кто знает, как сложится дальше моя служебная карьера…

— Ах, Господи, мне жаль, — вздохнул Тойер, — но вас не выгонят с работы. Ведь вы ничего не нарушили, не совершили никакого должностного преступления. Разве что переведут на другую должность, хотя лично я с трудом это представляю.

— Дети ушли из дома! — сообщил Зельтманн как о чем-то второстепенном. — Да и жена моя еще та стерва — вещи уже пакует…

Тойер устало поднялся и забрал из вазы букет летних цветов, который только что принес.

— Вы, Зельтманн, все-таки страшно похотливый и жадный тип, жадный до всего, что хоть чего-то стоит в жизни, даже если это ваше собственное увольнение. Я терпеть вас не могу! Тем не менее желаю скорейшего выздоровления…

Ошарашенный больной молчал. Тойер угрюмо покинул палату.

— Вода с букета капает! Вы нам весь пол зальете!

— Что вы себе позволяете? Тут ведь ходят старики, они еле держатся на ногах!

— Откуда вообще у вас букет?

— Кто вы вообще такой?

— Наконец-то ушел. Идиот.

Людевигу было нетрудно вычислить намерения влюбленного Зельтманна — блудливый взгляд и огромный букет роз говорили сами за себя.

Не успел начальник полиции, вырядившийся в яркую гавайскую рубашку, сообразить, что к чему, как Людевиг ударил его ножом. В сущности, как бы дико это ни звучало, обоим повезло. Паралитик, с его слабыми руками, во второй раз сумел нанести роковой удар своим врагам, а Зельтманн остался жив. Его не слишком приятная способность трансформировать пережитое в выдающееся событие, возможно, облегчила ему те восемь часов, которые он беспомощно пролежал в луже собственной крови, в десяти метрах от спасительного мобильника, оставленного на сиденье автомобиля. К тому же большую часть этого времени он находился без сознания.

(Тойер несколько раз извинялся перед обманутыми престарелыми йогами, прислал им конфеты из кондитерской «Шафхойтле» и торт из сахарной лавки.)

В городе бушевало лето. Тойер не имел понятия, дома ли Ильдирим.