Волчья ягода - Данилова Анна

Татьяна замолчала, уставившись на огонь.

– Странно, однако, – произнес Юлий, позевывая, – ты говоришь, что видела ее и разговаривала с ней, а ведь мне доподлинно известно, что Анна Рыженкова собственной персоной двенадцатого утром вылетела в Лондон… Ладно, расскажу тебе еще что-то очень важное… Я знаю, что ты девочка умная и все правильно поймешь… Я получил за твое освобождение деньги, и немалые…

– То есть… – Татьяна даже вздрогнула. – Какие еще деньги?

– Надо сказать спасибо одному человеку, который меня предупредил… Есть один ювелир в Москве, он вышел на меня через своего адвоката, который хорошо знает меня и, главное, в курсе того, что ты – моя сестра… Представь, этот адвокат не взял деньги, а дождался меня и полностью отдал их мне, чтобы я освободил тебя… Пусть под подписку о невыезде, но все равно… Он получил комиссионные, ювелир успокоился, а ты сейчас сидишь у меня на даче и постепенно приходишь в себя… Всем хорошо.

– Но при чем здесь ювелир?

– Давай подумаем вместе. Ювелир заплатил за то, чтобы тебя освободили, значит, либо он, либо кто-то из его близких замешан в убийстве Вика. Я, лично, только так могу объяснить этот поступок. Понимаешь, это тот редкий случай, когда у человека обнаруживается совесть…

– А ты не хочешь встретиться с ним и поговорить?

– А зачем? Чем меньше мы с тобой будем знать, тем для нас же лучше. У нас с тобой сейчас другая задача – слепить тебе алиби… Вот ты говоришь, что была в день убийства в лаборатории и проколола уши своим мышам… Разве тебе не приходило в голову, что…

– …что кто-то нарочно подменил мышей? Приходило. Мне только это и приходило. Но кто? Кому надо было так подставлять меня? В наш институт, в принципе, может зайти кто угодно…

– Может, попытаемся найти СВИДЕТЕЛЕЙ?..

– Каких еще свидетелей?

– Любых, которые могли бы подтвердить, что ты в час убийства Вика действительно находилась в своей лаборатории… И вообще, черт дернул тебя пойти туда именно в тот день!

– Ты все-таки думаешь, что это я убила Вика?

– Да кто тебя знает… Ты все режешь лягушек, мышей, вот я и подумал, а почему бы тебе не отрезать голову своему любовнику?

– Вик никогда не был моим любовником. Любовники бывают только у замужних женщин, а мы с Виком были людьми свободными… И я любила его… Не могу себе представить, что его нет. Мне кажется, что стоит мне только вернуться в Москву, как в моей квартире тотчас прозвенит звонок, и придет Вик… Если бы ты только знал, сколько цветов он мне приносил?!. Это был настоящий кавалер… Вот только глаза у него были всегда грустные. Я все-таки думаю, что любовь – это наказание Божье, это кара… Ведь он был несчастлив со мной. Он искал во мне – ЕЕ…

– Не плачь… – Юлий тяжело поднялся с кресла, подошел к Татьяне и сел возле нее на диван. Обнял ее и прижал к себе. – А если хочешь, то поплачь… Господи, как много слез…

– Скажи, Юля, а это правда, что до меня у него была девушка, которую звали Мила?

Татьяна подняла на него залитое слезами лицо и покачала головой:

– Молчишь? Ты хоть и голубой, а все равно будешь молчать… Из солидарности… А мне Дора рассказывала…

* * *

Какой-то человек в морге сказал Мише, что Милу уже похоронили.

– А вы кто, эксперт? – спросил он, не веря своим ушам.

– А вы сами кто ей, отец родной?

– Нет…

– Вы что же, думаете, что у нас морг резиновый? Мы таких, как ваша знакомая, хороним за Востриковским кладбищем за счет государства…

Но это был не тот парень с цыплячьим пухом на голове, в присутствии которого Михаил опознавал труп Милы, а другой, и вовсе не в халате и фартуке, а в костюме.

– Так кто вы? – повторил свой вопрос Миша, поскольку с самого утра настроился на хлопоты, связанные с погребением тела Милы. – Я мог видеть вас раньше?

Он явно уже встречал этого человека, причем в верхней одежде… «Может, он живет рядом? Сосед?»

– Представления не имею, где вы могли видеть меня раньше, но тела вашей приятельницы здесь уже давно нет…

– А как же я найду ее могилу? И почему меня не предупредили, хотя в милиции есть все мои данные?

– Вот идите туда и разбирайтесь…

Миша вышел на улицу – ему было жарко. С Бертой, со своими поминально-водочными делами, а точнее, с затянувшейся черной полосой, которую он пытался осветлить при помощи водки и вина, он совсем забыл о похоронах Милы. Он запутался в своих чувствах, ощущениях, обязанностях, ответственности… Он был сообщником Берты, и в случае, если бы схватили ее, то могли арестовать и его. Дома он вздрагивал при любом звонке, шорохе, шагах на лестничной площадке… Его жизнь превратилась в вечное ожидание чего-то ужасного, неотвратимого, как сама смерть…