Прыжок в темноту - Троицкий Андрей

– Надо уезжать, – крикнул Мамаев. – Сейчас нас кончат.

– Сделай еще круг, – рявкнул в ответ Колчин. – Последний.

Машина на третьей передаче рывком дернулась с места, заложив крутой вираж вокруг столба, встала в десяти метрах от почты, подняв плотное облако пыли. Если Решкин жив, он выскочит сейчас. Пули ударили в кузов «Волги» слева. Пробили дверцы и заднее крыло. Мамаев, спасаясь от обстрела, упал на пассажирское сиденье. Колчин, не видя своих целей, несколько раз выстрелил в воздух, чтобы отпугнуть ментов. В ответ ударила автоматная очередь, но прошла сверху, едва зацепив крышу.

Когда на площади снова раздались выстрелы, Решкин, растянувшись на полу, шарил по карманам рабочего халата убитой женщины. Ключа не было. Решкин поднял голову, отжался от пола на руках, решив, что

менты снова открыли беспорядочный огонь, но ничего не увидел. Кто стрелял? И в кого? Обзор закрывал стол, стоявший у разбитой витрины. Возможно там, в одном из ящиков стола, лежит ключ от задней двери. Его надо достать. Решкин встал на корточки, и только сейчас понял, что с головы до ног перепачкан чужой кровью. Выругавшись про себя, приподнял голову выше. Пыль на площади поднялась такая, будто началась песчаная буря.

Но сквозь эту завесу четко виден абрис светлой «Волги», тормознувшей возле почты. Решкин, забыв об опасности, подскочил на ноги, рванулся вперед, запрыгнув на стол, перешагнул подоконник, спрыгнул на землю. Подбежав к машине, рванул на себя дверцу и упал на пол, между сидениями. «Волга» сорвалась с места. Колчин успел вставить в направляющие новую обойму на десять патронов, несколько раз пальнул в никуда. В ответ прозвучали пистолетные выстрелы.

Мамаев вырулил с площади в кривой переулок, вымощенный камнем, прибавил газу. Через пару минут машина на полном ходу выскочила из поселка, сбив на повороте зазевавшегося барана.

Глава двадцать девятая

Калмыкия. 7 сентября.

Гребнев добирался до места чуть более суток, хотя первоначально рассчитывал уложиться в восемнадцать часов. Самолетом до Волгограда, оттуда машиной через Калмыкию до побережья Каспийского моря. Не такой уж долгий путь.

Перелет из Москвы оказался приятной прогулкой в сравнении с бесконечной дорогой по жаркой степи, впитавшей в себя все тепло ушедшего лета. По прямой выходило около пятисот километров. Но трястись на «Ниве» по пескам, по пересохшим болотам и солончакам, переезжая с проселка на проселок, – выше человеческих сил и, если разобраться, никакого выигрыша во времени. По федеральной трассе путь выходил почти в полтора раза длиннее, но это ровная асфальтовая дорога, по которой прокатишься с ветерком, без проблем выжимая из машины сто километров.

Рамзан Вахаев, купивший билет на самолет до Волгограда по паспорту на имя некоего Алешина, перенес все дорожные перипетии стоически. Он все еще испытывала недомогание, от слабости клонило в сон, из раны на боку выделялась что-то похожее на сукровицу. Приходилось каждый час задирать рубаху, стягивать повязку, чтобы сменить марлевый тампон, пропитанный антисептиком. По шоссе Гребнев благополучно добрался до Элисты, купил в придорожной забегаловке воду в пластиковых бутылках и бутерброды с козьим сыром, в аптеке бинты и кое-какие мелочи, забытые в Москве. В городе он задержался на полчаса или того меньше, свернув на восток, на трассу номер сто пятьдесят четыре, проехал по ровной дороге до Яшкуля, остановившись у заправки, наполнил бензином бак и пустую канистру. Здесь свернули к югу, на асфальтовую дорогу в две полосы.

Гребнев повернулся к Рамзану и сказал, что они выбились из расписания всего часа на три, терпимо. Сказал и сглазил. Хорошая дорога, а вместе с ней и везение, закончились, когда пересекли границу Черноземельского района. Здесь поднялся сильный ветер, гнавший песок навстречу машине. Временами Гребнев не мог понять, где заканчивается асфальтовое покрытие и начинается пустыня. Коричневый песок заметал дорогу, оставляя на поверхности серые проплешины асфальта. Чтобы не сбиться с пути, пришлось сначала снизить скорость до тридцати километров, а позже съехать на обочину и, включив фары дальнего света, остановиться, пережидая непогоду.

Стекла подняли, в салоне стало душно и жарко, как в парной. Хотелось стянуть с себя майку и штаны, но Гребнев переборол это желание, по опыту зная, что лучше не станет. «Мне плохо, – сказала Рамзан. – Опусти стекло хоть ненадолго». Гребнев помотал головой: «Если я это сделаю, через минуту песка в салоне будет по колено. А то и по грудь». Огромное жгучее солнце померкло, превратившись в тусклую монетку, висящую в небе. Ветер налетал волнами, бросал в лобовое стекло песок с такой силой, что становилось не по себе, подмывало развернуть машину и на полном газу дернуть в обратном направлении. Гребнев долго терзал радиоприемник, тыкая пальцем в кнопки, но из динамиков выходил сухой треск, похожий на электрические разряды.