Отпуск на тот свет - Литвиновы Анна и Сергей

Петренко хотел прервать – к чему эти подробности? Но внутренний голос подсказал: «Слушай! Слушай внимательно!»

Аркадий продолжал:

– Когда началась вся эта заваруха, я потерял его из виду… Пилоты боролись с потерей высоты и с задымлением в салоне. Я по громкой связи успокаивал пассажиров. В десять пятьдесят семь приборы показали разгерметизацию самолета. Была открыта задняя дверь. Ее закрывали штурман и бортинженер.

– А при чем тут твой «туалетный» парень?

– Среди пассажиров самолета его сейчас нет… И еще. На взлете его тоже не было.

– Как это не было?

– Я помню всех пассажиров. Этого на взлете не было. Может быть, один шанс из ста, что я ошибаюсь. Может быть, на взлете он был, но я его проглядел. А вот сейчас среди пассажиров его точно нет.

Петренко похолодел. Он вызвал Васькина:

– Пришел наконец список пассажиров?

– Только что Москва изволила прислать. – В тоне Васькина прозвучало подспудное, но извечное недовольство петербуржцев столицей.

– Гони.

Через минуту вошел Васькин и протянул рулон скрученной факсовой бумаги.

Капитан Петренко развернул его. Двадцать один пассажир. Фамилии, имена.

– Быстро мне список тех, кто прилетел.

Так и есть. Списки не совпадали.

Тот, что прислали из Москвы, был длиннее на три фамилии.

– Ну что ж, на поляне, конечно, хорошо, но надо отсюда выбираться. Интересно, где мы находимся? – сказал Игорь.

Дима посмотрел на наручные часы. Они хорошо перенесли прыжок и исправно тикали.

– Летели мы около часа. Примерно восемьсот километров к северу от Москвы. В Карелии? На Вологодчине?

Игорь полез во внутренний карман и достал мобильный телефон. Телефон работал. Но индикатор показывал, что аппарат находится вне зоны приема. Игорь на всякий случай попытался набрать номер справочной – бесполезно.

– Следовало ожидать. В лесу он не работает даже в Малаховке.

Когда все закончилось и самолет благополучно приземлился, первой мыслью Василия Михайловича Пенкина было: «Вот я больше и не первый пилот». Он не собирался – да и не мог – скрыть, что в нарушение всех инструкций на его месте сидел мальчишка.

А второй мыслью было: «Не помог я Лешке перестать бояться самолетов. Теперь он, наверно, вообще летать не сможет». И Лешка, и его мама Василию Михайловичу понравились.

Капитану Петренко, который внутренне настроился на то, что первого пилота придется «раскалывать», было удивительно, что тот сразу же признался в том, что взял в кабину посторонних и пустил ребенка за штурвал. Ладно, с этим все ясно.

– Почему дверь не была заблокирована? Каким образом ее удалось открыть?

Штурман Андрей Русев подавленно ответил:

– Стюардессы докладывали, что все проверено и все в порядке.

Петренко грозно смотрел на экипаж. Он, конечно, потом поговорит и со стюардессами. Но уже неважно – их ли это недосмотр, или дверь разблокировали террористы.

Ясно, что у него было не просто ЧП. Целое чепище.

Он отпустил пилотов, улучил момент, когда в кабинете никого не было, и позвонил жене.

– Се-ре-женька, – с сексуальным придыханием начала супруга, – ну где же ты?

Капитан почувствовал, что от одного ее игривого голоса у него помрачается сознание и в штанах начинает выпрямляться старый дружок, и потому сказал излишне строго:

– Буду поздно. Обедай без меня.

Супруга томно захныкала. Поразительно, как эти женщины могут вить веревки даже из таких стальных людей, как капитан антитеррористического центра! Петренко напрягся и изо всех сил выдавил:

– И к ужину не жди! – И с досадой брякнул трубкой.

БП, хмурый, плотный, напряженный, мерил шагами многочисленные асфальтовые дорожки своего обширнейшего участка.

Милка хлопотала над обедом.

Вынесла стол на площадку перед домом, постелила крахмальную скатерть.

– Жрать пока не буду, – буркнул БП, проходя мимо. – Охолонись.

Взял кресло, сел. Набрал номер.

– На проводе, – ответил сытый послеобеденный бас генерала Паскевича.

– Казимир Семеныч?

– Оставьте свой телефон, я перезвоню, – быстро проговорил Паскевич.

Боится генерал, всего боится!

БП, которого генерал, конечно же, узнал, быстро назвал номер своего мобильного.

Через десять минут генерал перезвонил. Такая дружба, как с БП, дорогого стоит. В самом прямом смысле.

– Как поживаете? – осторожно спросил БП.

– Вашими молитвами, – рыкнул генерал.

– Как жена?

– Спасибо, ей хуже, – мило пошутил генерал. Супруга его отличалась отменными габаритами, безудержным здоровьем и неистощимой любовью к молоденьким лейтенантам.

– Как дочка? – продолжал светскую беседу БП.

– Дурит, как все молодые.

– Трудно поверить: такая умница…

– Да вбила себе, понимаешь, в голову: не хочет в России учиться. Гарвард ей или Оксфорд подавай…

– Ну и отправили б дите за границу…

– Ты ври, да не завирайся! Оксфорды-Гарварды – это для всяких «новых русских», а нам бы в кулинарный техникум – и то счастье.

– Ну, поискали бы для дочки спонсора. Жаль, такая умница – и в Москве прозябает…

– Спонсоры у меня тут меж кустов по даче не бегают.

– Это дело поправимое, – осторожно произнес БП.

Вот так. Теперь, если генерал поможет, придется оплатить – через подставную легальную фирму, конечно, – обучение его дочери за кордоном. В статье расходов появится еще одна кругленькая сумма. Но надо будет пойти на эту трату – без генерала теперь ничего не сделаешь, а если он не поможет, можно потерять все. Но и Паскевич теперь на крючке. Ради кучи баксов для любимой доченьки он расшибется в лепешку.

– Говорят, – осторожно перешел БП к сути дела, – у нас самолеты не на те аэродромы садятся.

Изъясняться приходилось экивоками. Нынче подслушивают все и всех.

– Бывает и такое, – благодушно отозвался генерал. Ему уже, конечно, доложили.

– А у меня как раз двое родственничков сегодня летели…

– Не волнуйся, все живы-здоровы.

– Да родственники – что, седьмая вода на киселе. Они посылочку везли…

Было слышно, как на другом конце спутникового телефона напрягся генерал.

– А что в посылочке-то? – Генерал старался, чтобы голос его звучал так же расслабленно, как прежде.

– Сам не знаю, но, говорят, вещь ценная.

– Ценная? Смотри, если вещь дурная или светлая – конфискуют, на меня не посмотрят. – Генерал все понял о «посылочке» и предупреждал: если везли наркотики или какие-то радиоактивные материалы, то он помочь не сможет.

– Нет, не то. Но, говорят, всякий, если увидит, поймет: вещица хорошая.

– Всякий, говоришь? – напряженно соображал генерал. БП не счел нужным ничего добавить. – Ну ладно, попросим пошукать твою вещицу.

– Очень обяжете.

– А ты подъезжай-ка сегодня ко мне часикам к девяти. Побалакаем лично.

– Спасибо за приглашение. Кланяйтесь супруге. И дочку целуйте от меня. Дай бог, найдется человек хороший, поможет ей за морями-то выучиться.

– Баловство это все, – прорычал Паскевич, снова становясь тем, кем он хотел казаться: благодушествующим после воскресного обеда генералом.

Суматошный день в аэропорту Пулково клонился к вечеру.

Далее Петренко решил допросить двоих обожженных. Этот разговор, однако, ничего не дал. Они явно были невменяемы и едва шевелили языками.

Эксперты, понукаемые и задабриваемые старлеем Васькиным, установили, что в крови у обоих пострадавших содержится сильнейший транквилизатор. Угрозу их жизни концентрация психотропного вещества, однако, не представляла. К утру, обещали медики, обожженные очухаются.

Вены между тем у них обоих были не исколотые и не «ушедшие». Абсолютно не наркоманские. Нормальные вены здоровых людей.

– Отправляем в больницу? – поинтересовался Васькин.

– Пусть здесь, в «обезьяннике», отсыпаются, – велел Петренко.

От ставил на этих двоих и хотел, чтобы они были у него под рукой.

Мама звала его Ванечкой, а ребята упорно кликали Иванушкой. Иногда прибавляли: «Дурачок». С возрастом, чем больше разума становилось у Ивана, тем чаще обзывали. Правда, уже за глаза. Бешеного гнева его боялись.

Папаня Ваньки работал шофером. Маманя – продавщицей. Не сказать, что Ваня был долгожданным ребенком – он оказался третьим, последышем. Семье и обоих-то его прожорливых старших братьев прокормить было непросто. Мальчика родители не обижали, но и не ласкали. И мать и отец были людьми хмурыми, измученными борьбой с жизнью и водкой. Став взрослым, Ваня пытался вспомнить: кто-нибудь из них когда-нибудь обнимал его? гладил мимоходом по голове? говорил ласковые слова?.. Нет, как ни старался, припомнить ему ничего не удавалось.

Как он сейчас понимал, всю свою жизнь он был внутренне одинок.

Если вся семья копала, допустим, картошку, то старшие мальчики всегда держались вместе и поближе к отцу, чтобы за работой поболтать и посмеяться. Иван же – хоть и работал довольно сноровисто – забирался в самый дальний угол участка. Подальше от людей. Чтобы никто ему не мешал.