Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио

Гроунвельт, экс-сенатор и юристы проводили вдову из отеля в ожидавший ее лимузин (вежливость Занаду). Перед ними выступил Мальчик, ожидавший ее. Он сказал миловидной женщине:

— Меня зовут Мерлин, ваш муж и я были друзьями. Я сожалею.

Вдова увидела, что он напряженно вглядывается в нее, изучая, и сразу поняла, что у него нет скрытых мотивов, он искренен. Но она не проявила интереса. Она видела его в кладбищенской часовне вместе с заплаканной девушкой. Возможно, это была девушка Джордана.

Она спокойно сказала:

— Я рада, что у него здесь был друг.

Ей было приятно, что ее разглядывает молодой человек, так как знала, что обладает особенным качеством, привлекающим мужчин, не столько из-за красоты, сколько из-за интеллигентности, сочетавшейся с этой красотой, что, как многие мужчины говорили ей, было крайне редкой комбинацией. Она много раз была неверна мужу до того, как нашла человека, с которым решилась жить. Она задумалась: знает ли этот молодой человек, Мерлин, о ней и о Джордане и о том, что случилось этой последней ночью. Но она не озаботилась, она не чувствовала вины. Она знала, как никто другой, что его смерть была актом собственной воли и собственного выбора. Преступным актом честного человека.

Вдова была слегка взволнована пристальностью и очевидной заинтересованностью, с которой Мерлин вглядывался в нее. Она не могла знать, что он видел не только гладкую кожу и превосходные кости под ней, не только красный, слегка чувственный рот, он видел также, я всегда будет видеть ее лицо как маску ангела смерти.

Глава 4

Когда я сказал вдове Джордана, что меня зовут Мерлин, она оглядела меня с холодным дружелюбием, но во взгляде ее не было ни вины, ни скорби. Я видел женщину, которая полностью управляет своей жизнью, но не в силу сучьей породы или самообладания, а благодаря своему разуму, и понял, почему Джордан никогда не сказал о ней резкого слова. Она была очень специфической женщиной, из тех, кого любят многие мужчины. Но я не хотел ее знать. Я уже всецело принял сторону Джордана, хотя за его вежливостью и кажущимся дружелюбием всегда чувствовал холодность и отрешенность от нас всех.

Сразу же, как только мы встретились, я понял, что с ним что-то не в порядке. Я был в Вегасе второй день и удачно сыграл в блэкджек, так что бросился закрепить успех за столом баккара. Баккара — игра на чистое везение с двадцатидолларовым минимумом. Вы полностью в руках судьбы, а мне всегда было противно это чувство. Я всегда чувствовал, что могу управлять судьбой, если очень постараюсь.

Присев за длинный овальный стол баккара, заметил Джордана на другом его конце. Это был очень приятный парень лет сорока, может быть даже сорока пяти. У него были густые белые волосы, но не поседевшие от возраста. Они были белыми от рождения из-за какого-то аномального гена. За столом были только я, он и еще один игрок, плюс три девицы от заведения, чтобы заполнить место. Одной из них была Диана, сидевшая через два стула от Джордана и одетая так, чтобы было видно, что она при деле, но я поймал себя на том, что наблюдаю за Джорданом.

Он показался мне в тот день чудесным игроком. Выиграв, он никогда не проявлял радости, проиграв, не проявлял разочарования. Подкову передавал профессионально, руки его были белы и элегантны. Но понаблюдав, как он составляет в стопки стодолларовые банкноты, я внезапно понял, что ему все равно, выиграет он или проиграет.

Третий игрок за столом был «пароходом», бездарем, гонявшейся за проигранными ставками. Он был маленьким, худым и выглядел бы лысым, если бы его блестящие черные волосы не были тщательно расчесаны по макушке. Тело его было заряжено огромной энергией. Все движения были резки: так он бросал деньги на ставку, забирал выигрыши, считал лежавшие перед ним банкноты и сердито сгребал их в кучу, показывая, что проигрывает. Схватив подкову, он сдавал не глядя, так что карта часто выскальзывала или пролетала мимо протянутой руки крупье. Но крупье, руководивший столом, был бесстрастен и неизменно вежлив. Карта Игрока пролетала в воздухе, наклонившись набок. Подозрительно выглядевший парень попытался добавить еще одну стодолларовую фишку к своей ставке. Крупье сказал:

— Простите, мистер А., вы не можете этого делать нельзя.

Мистер А. рассерженно скривил рот.

— С чего бы это, я сдал только одну карту. Кто сказал, что нельзя?