Убей свою любовь - Крамер Марина

– Да ты догадливый, – восхитилась я. – Догадливый и глазастый... Ну, что будем делать дальше? Ждать до вечера и выяснять место жительства?

– А смысл вам тут жариться? Сейчас организую...

Никита полез за мобильным, позвонил кому-то и коротко объяснил, что требуется, попутно дав подробное описание внешности Сергея, и, когда разговор был закончен, я поинтересовалась, кому был звонок.

– Брату. У меня брат-близнец есть, Савва, он в детективном агентстве работает, сейчас в отпуске. Поможет по-братски.

– Умно...

– Ну, может, и не умно, зато надежно, – ухмыльнулся телохранитель. – Я брату доверяю как себе. Вечером будем иметь всю информацию в лучшем виде.

По дороге домой Никита неожиданно удивил меня вопросом, которого я от него не ожидала.

– А почему вы не хотите Акеле все рассказать?

Я вздрогнула:

– Значит, у меня есть причина. И тебе я тоже не советую.

– Мне бы и в голову не пришло делать что-то за вашей спиной, – буркнул Никита, и по тону я поняла – обиделся.

– Никс, я не к тому, что ты собирался что-то там Сашке передать, – примирительно сказала я. – Просто есть вещи, которые я должна решить сама, и никто мне в этом не поможет – ни Сашка, ни даже ты.

– Насколько я в курсе, то хромаете вы сейчас и все с левой руки делаете как раз поэтому, – не совсем почтительно хмыкнул он, глядя на дорогу. – Говорят, именно ваша любовь к самостоятельности положила влет троих охранников и вас саму едва на тот свет не загнала.

– Ну, ты мне охрану-то не приписывай, это не я их положила...

– Фактически – вы. Потому что надо было сразу все честно сказать, а не вынуждать людей нестись «на ура» без четкого плана.

Ого! Мне даже кровь в лицо бросилась: Никита убийственно прав. Никто до него не осмеливался сказать мне об этом – а он не побоялся. И каждое его слово больно отзывалось во мне – выходило, что я виновата в гибели своей охраны там, на старой лодочной станции, когда они даже не успели выскочить из машины...Черт!

Домой мы приехали в гробовом молчании, так же молча вышли из машины и разошлись кто куда. Настроение у меня испортилось, я заперлась в комнате и включила что-то тяжелое, «металлическое», погрузившись в воспоминания о беззаботном времени, когда единственной моей проблемой было не забыть заправить мотоцикл. Эх, прекрасное времечко, жалко, что уже не повторится... А как же иногда хотелось снова сесть на «Харлей» и рвануть по дороге, укладывая мотоцикл на вираже почти на бок! Но ни сейчас, ни, скорее всего, даже потом это мне уже не будет доступно.

– Сдурела совсем? – Я и не заметила, как на пороге комнаты появился отец и теперь с недовольным лицом осматривает меня и стол в поисках спиртного.

– Что? Я не пью, не волнуйся.

К слову сказать, меня всегда смешила и удивляла эта папина привычка подозревать меня в алкоголизме. Я совершенно не нуждалась в подобном методе снятия стресса, спиртное не любила и легко обходилась без него, памятуя, как позорно окончилось мое первое серьезное знакомство с джином. Хотя из того случая я ухитрилась извлечь максимум пользы – мужа, например, обрела. Но впоследствии я уже не нарушала данное прежде всего самой себе в одно слово обещание не прибегать к столь разрушительным мерам. Правильно Семен посмеивался надо мной – что в семье я единственная, кто без греха.

– А раз не пьешь, так какого черта весь дом на ушах стоит от твоего лязганья?

– Это не я, это «Мановар».

– Сашка!

– Все-все, выключаю. – Я предпочла сдаться, а не выслушивать родительские нотации. Папа иной раз мог превратиться в занудливого брюзжащего старика и так встряхнуть мне мозги, что потом долго ничего не хотелось.

Он размашистыми шагами подошел к стереосистеме и со злостью хлопнул по кнопкам. Музыка прекратилась, и папа чуть улыбнулся:

– Так лучше. Поговорить бы, Саня.

– О чем? – Я почему-то насторожилась.

– О Семене.

И вот тут у меня внутри все ухнуло, как оторвавшийся со своих тросов лифт. Что именно хочет обсудить отец? Неужели он узнал... И даже неважно, о чем именно – о наркотиках или о мальчиках... Ни то, ни другое не закончится добром, а уж если папа в курсе, что все эти годы я знала обо всем, то и мне не поздоровится – наш отец не из тех, кто считается с возрастом детей, запросто может отвесить оплеуху, хотя тому же Семке едва достает макушкой до плеча.

Папа устроился в кресле, покрутил в пальцах мою зажигалку и внезапно выдал:

– Ты бы курить бросила, девочка все-таки.

– Очень кстати! – фыркнула я, пораженная таким заявлением. – Да ты же сам мне разрешил еще в шестнадцать, чтобы не пряталась за углом и «Беломор» у тебя не таскала!

– Разрешил, теперь жалею. Надо было вжарить тебе по заднице пару раз, чтоб дурь выбить, – вздохнул он, поглаживая подлокотники кресла. – И вообще – я тебе слишком много разрешал, на многое глаза закрывал, все боялся обидеть. А надо было по-другому, пожестче.

– Пап, ты к чему этот разговор завел, а? Поздно уже перевоспитывать, я выросла.

– Ты-то выросла, а проблем не убавилось. Мужа мне твоего жалко, вину я чувствую, – вдруг признался отец, и его лицо стало мрачным.

– Вину? – удивленно повторила я. – За что?

– За то, что не сумел тебя воспитать как положено, не сумел сделать из тебя нормальную женщину – жену, хозяйку. Вот и выросла ты у меня не пойми кем – не парень и не девка.

– Да ты что сегодня, пап? – Я присела на подлокотник и обняла отца за шею. – Разве Акела жаловался?

– Он-то не пожалуется – кремень, не мужик. Но я-то вижу, что тяжело ему с тобой.

– Тяжело?! Так чего ж он прямо-то не скажет? Ведь не пацан, чего ему бояться? И кого? Меня? Тебя? Так его никогда не останавливал родительский твой гнев!

Мне почему-то стало так обидно за себя, так больно, что защипало в носу. Папа жалел о том, что не воспитал меня женщиной в общепринятом понятии – а как он мог сделать это, живя с нами один, без мамы? Без женской руки – тетя Сара не в счет. Он из сил выбивался, чтобы дать нам образование, которого у него не было, старался обеспечить всем необходимым – но он при всем желании не мог заменить мне мать, которой я оказалась так же не нужна, как и мои братья.

Отец погладил меня по плечам, по голове и вздохнул:

– Все в тебе хорошо, Санька, а вот женой ты никудышной оказалась.

– Да что ты пристал ко мне?! – заорала я, не в силах больше сдерживаться. – Я не тебе никудышной женой оказалась, понятно?! А Сашка не жалуется! Хотел бы – давно бы ушел, еще тогда, после ранения моего! Ушел бы и не подставлялся под пулю вместо меня! – Я попыталась встать с подлокотника, но отец удержал:

– Ну-ка, сбавь обороты! – жестко велел он, и я подчинилась, остыла немного. – Взяла моду орать. Я не вмешиваюсь в вашу жизнь, и если Акелу все устраивает, это его дело. Я просто сказал тебе то, о чем думаю. Но сейчас меня больше беспокоит твой брат.

– А что с ним?

– А с ним что-то странное творится, ты не замечаешь? Нервный, глаза бегают – а чего нервничать ему?

– Ну, пап! Мало ли...

– Ты не крути, Санька, вы ж с ним не разлей вода, – скривился отец, и я поняла, что он не верит ни единому моему слову – и не поверит, что бы я сейчас ни наплела. Плохо... – Неужели не поделился?

– Нечем ему делиться, – буркнула я. – И вообще – ты чего вдруг взялся за наше воспитание? Семену четвертый десяток – а ты...

– А я вот думаю все – как так, четвертый десяток, а внуков нет у меня? – вдруг перебил отец, и я сжалась – тема внуков мне нравилась еще меньше. Во-первых, мне самой это до сих пор очень больно, а, во-вторых, какие внуки от Семена?

– Пап... а лучше было бы, чтоб такая, как Юлька? Зато красавица, женственная вся из себя... – Я осторожно попыталась перевести разговор на другую тему, подсунув для обсуждения крепко пьющую невестку, давно не вылезавшую из наркологической клиники, но не угадала.

– Не пойму я, как вышло – один сын алкоголик и в могиле уже, а второй вроде здоровый бугай, а толку еще меньше, – с досадой сказал отец.

– Ну, договаривай, что умолк? – зло бросила я, устав играть и изворачиваться. – А дочь вообще не пойми кто – ты уже это сказал сегодня! Да еще и детей никогда не будет – единственного не смогла уберечь, даже родиться ему не позволила!

– Саня, Санюшка! – Отец испуганно прижал меня к себе, но я стала вырываться:

– Пусти! К чему ты завел эти разговоры?! Чтобы сильнее меня уколоть?! Думаешь, я не хотела детей? Семью нормальную не хотела? Думаешь, я тогда повела себя не так, как сделала бы нормальная женщина?! А как?! Как было надо?! Продать любимого человека?! Взять и сказать: приезжай сюда, пусть тебя убьют?! Так надо было сделать?! – Я вырвалась наконец из отцовских объятий и отскочила к окну, распахнула его настежь. – А как мне потом было бы жить, а?! Жить и знать, что я убила любимого человека?! Ты хоть знаешь, что это такое, а?!

– Успокойся, Аля, – раздался голос Акелы, и отец повернулся к двери, распахнутой моим мужем. – Фима, ты не можешь обвинять ее. – Я бросилась к Сашке и прижалась к нему, словно ища защиты. – Ты не имеешь права говорить с ней об этом. Это наша жизнь, наша боль – и не надо ворошить. Алька поступила так, как сочла возможным – и даже я не вправе осудить ее.