От звонка до звонка - Колычев Владимир

Если бы мы не были уверены, что его нет в живых, разве бы мы сообщили, что он наш агент?

Логика железная. По идее, Родион должен был раскиснуть и поплыть. Только не из того материала он слеплен.

– Карты он раскрыл… – пренебрежительно фыркнул Родион. – Да эти карты сами раскрылись. С самого начала было ясно, что Ярков – ваш человек. Только непонятно, зачем вы его к нам приставили? Мы с законом дружим. Налоги платим честно…

– Насчет налогов – это ты кому-нибудь другому расскажи.

– Зачем я буду что-то рассказывать?… Ты, начальник, сам расскажи, что ты конкретно против меня имеешь. Про наркоту и сопротивление я в курсе. Что еще?

– Я же сказал – убийство Яркова.

– Факты есть?

– Есть!

Заявлено было уверенно. Только Родион все равно уловил фальшь. Похоже, на пушку его полковник берет. Кроме подозрений, нет у него ничего.

– Предъяви, – с оскорбительной насмешкой попросил Родион.

Не должен он себя так вести. Но что делать, если злость на ментов душит. И настроение ни к черту. Как будто что-то сломалось в нем после разрыва с Ладой.

– Предъявляют обвинение, – неосторожно ляпнул полковник.

– А обвинительного заключения у тебя как раз и нет, – поймал его Родион. – Когда будет, тогда и поговорим…

Мент начал выходить из себя. Кончился его запас прочности. А еще он понял, что понты его не проканали. Не попался Родион на его дешевую уловку… Хотя не такая уж она и дешевая. Подозрения на пустом месте не рождаются. Какая-то информация насчет Яркова у ментов все-таки имеется. Фактов только нет и доказательств. Но есть крыса Васек… Но ведь есть еще и Чижик. Он видел, как убивают Яркова. Но он же и видел, что стрелял Кирьян. И то вынужденно. Хотя какая разница, вынужденно или нет? Какой с покойника спрос? Кирьян с Ярковым сейчас на том свете друг с другом разбираются.

– Значит, будем молчать? – зло спросил полковник.

– А о чем нам с вами говорить? – пожал плечами Родион.

– Как о чем? К нам поступила информация, что подведомственные вам структуры занимаются доставкой и сбытом наркотиков.

– Чушь собачья.

– Чушь, – коварно усмехнулся мент. – А может, и не чушь… Информацию надо проверить. А ты знаешь, как мы проверяем такую информацию в свете новых требований президента?

– Процессуально-беспредельный наезд?

– Что-то в этом роде… Завтра вся твоя кодла будет париться на нарах.

– Я не понимаю, о какой кодле разговор?

– Как о какой? О бандитской, о какой же еще?… Только не говори, что ты снова ничего не понял. Мы про тебя все знаем, Космачев. Так что лучше не смеши меня…

– Вы и так смешной, да?

– Весело тебе, ну-ну… Посмотрим, как ты дальше веселиться будешь. Будет тебе веселье. Прямо с завтрашнего дня…

Родион думал, что полковник и дальше будет распаляться перед ним. Но тот окатил его злорадно-презрительным взглядом и велел увести.

Родиона отвели в изолятор временного содержания при ментовском отделении. Его не шмонали. Просто заставили снять ремень, галстук, шнурки. Как будто Родион собирался повеситься. Размечтались.

Ему досталась пустующая камера. Как на заказ. Чтобы никто не мешал ему думать о сексоте Яркове.

Одним своим видом камера наводила смертную тоску.

Грязные серые стены, холодный бетонный пол, железная дверь с «волчком», чугунное очко. Окон нет – только тусклая лампочка под потолком. Гнетущий запах неволи. Две трети камеры занимали нары. Доски были густо покрыты скабрезными надписями, похабными рисунками.

У Родиона не было сигарет. А курить очень хотелось.

Проблема решилась легко. Он просто пошарил в щелях между досками, нашел чинарик и спички. Когда-то, два года назад, он попадал в КПЗ. Уходя, оставил для будущих сидельцев пару сигарет. Теперь кто-то позаботился о нем… Не так уж, оказывается, страшна тюрьма, как ее малюют. Везде жить можно.

Родион закурил, прилег. Перед глазами замельтешили события сегодняшнего дня. Аж голова закружилась. А ведь было от чего. Допрос «сталинградца» Санька, охота за крысой, гибель Паши и его бойцов. Самому Родиону крепко досталось. Пуля – ерунда. Куда страшней удар, который нанесла ему Лада. Или он ей нанес… Возможно, он зря хлопнул дверью. Надо было остаться, разобраться…

Разрыв с Ладой выбил его из колеи. А он должен был держать себя в руках. Зачем он сцепился с руоповским полковником? Куда делось его чувство такта?… По-другому нужно было разговаривать с ментом, без грызни. Глядишь, и не обозлил бы РУОП, эту страшную дремлющую силу. Дремлющую… Что будет, если она проснется? А все к этому идет. Сам президент дал этим борцам почти неограниченные полномочия. И если они сорвутся с цепи, быть настоящей беде. Еще хуже, если вслед за этими волками на Родиона кинется изнеженная, но глазастая и зубастая лисица по кличке ОБЭП. Тогда туши свет, сливай воду… А ведь все к этому идет.

Хорошо, если хватит судейских и адвокатских сил, чтобы посадить эту свору обратно на цепь. Тогда можно будет выправить положение и зализать раны. А если не удастся?…

Президент настроен очень решительно. Пока что очень решительно. Со временем это пройдет. Но за это время от Родиона могут остаться рожки да ножки…

Собаку на него вешают жирную, вонючую. Убийство Яркова. Фактов у ментов нет. Но какая-то информация точно просочилась. Вот менты и всполошились. Вот почему он здесь… В принципе менты – это та же мафия. И за своих они стоят горой. Не всегда, конечно, и далеко не везде. Но в данном случае за Яркова они спросят конкретно. И, возможно, по беспределу. У ментов полно изворотов, чтобы вести следствие в обход Уголовно-процессуальнрго кодекса. И они запросто могут пойти этим путем…

Где Леньчик? Где нее остальные?… Вряд ли их отпустили.

Тогда куда их отвезли? Почему про них ничего не известно?…

А про Родиона известно? Кто-нибудь знает про него?… И почему, черт возьми, он не воспользуется своим правом на один звонок по телефону?…

Родион подошел к двери, несколько раз ударил по ней кулаком. Открылась «кормушка», он глянул через нее и увидел руоповского опера. Его бесстрастное лицо ничего не выражало. Как будто по ту сторону двери стоял каменный истукан.

Достаточно было только глянуть на эту картину, чтобы понять – звонка не будет. Не зря же полковник оставил в качестве надзирателя своего сотрудника. Родиона напрочь отрезали от внешнего мира. И хоть волком вой – никто тебя не услышит.

Похоже, он в самом деле нарвался на заговор ментов.

Противник в погонах настроен очень решительно. И не успокоится, пока Родион не признает вины за гибель Яркова.

А делать этого нельзя. Прямого отношения к убийству он не имеет. Но достаточно признания косвенной вины, чтобы тебя стерли в порошок…

Родион вернулся на нары, пошарил по заначкам, раздобыл еще один чинарик. Как быстро привыкает он к тюремному быту. Интересно, как долго ему здесь сидеть?… Интуиция подсказывала, что долго. Похоже, полковник взялся за него всерьез и основательно…

Сильно саднила ушибленная пулей грудная клетка, разламывался от боли затылок. Но нет худа без добра. Боль помогла отвлечься от мрачных раздумий. Помогла уснуть…

Родиона подняли среди ночи. Два могучих собровца в камуфляже и масках ворвались в камеру, сорвали его с нар и потащили на выход. Все решетки и двери открыты. На всем своем пути он не встретил ни одного мента.

Когда его протаскивали через вертушку, он заглянул через стекло в дежурную часть. И там пусто. Скорее всего «местные» менты нарочно исчезли, чтобы не видеть, как беспредельно поступают с Родионом. Ментовский заговор набирал обороты…

Родиона затолкали в микроавтобус с зарешеченными окнами, наручниками приковали к специальной скобе. Спецназовцы устроились рядом.

– И что дальше? – спросил Родион.

Он уже оправился от неожиданности и потрясения. Конечно, внутренние волнение и напряжение не улеглись, но наружу не прорывались. Внешне он являл собой образец спокойствия и сосредоточенности. И голос его прозвучал густо, веско.

– Молчать! Не разговаривать!

Этим конвоиры и ограничились. А могли бы намять Родиону бока. Хотя бы за то, что вместо сна им приходится возиться с ним. Можно было бы спросить у них, сколько сейчас времени. Но этот вопрос точно вывел бы их из себя.

А разъяренные менты – это не есть очень хорошо. Это есть очень и очень плохо.

Везли Родиона долго. Похоже, через всю Москву прогнали. Микроавтобус гремел как консервная банка. У Родиона возникло ощущение, будто у него даже барабанные перепонки онемели. Трясло машину нещадно. Подвески жесткие, сиденье твердое – мягкое место зудеть начало. Но все это ерунда по сравнению с предчувствиями, под прессом которых находился Родион. Он чувствовал себя в западне, из которой нет выхода. Прошлое рушилось как карточный домик, а впереди его ждало столкновение с беспредельной бездной.

На него ополчились менты. А чутье подсказывало, что скоро против него ощетинится и весь мир…