Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

Да, я знал, что из этого самого главного для меня момента сделают мыльную оперу для всей страны. Но мне на это было наплевать. Главное – мы снова будем вместе. Главное, что мое «я», от одиночества которого я так устал, станет нашим «мы».

214

Киев. Октябрь 1992 года.

– Ты меня приятно удивляешь, – шепчет мне Вера.

Ее лоб покрыт испариной, она дышит устало и сладко, словно и не дышит, а вздыхает от удовольствия. Два нежных голубоватых огонька «приглушенных» ночных светильников на прикроватных тумбочках придают этой ночной комнате немного сказочный вид.

– А ты во мне сомневалась? – спрашиваю я шепотом, нежно снимая кончиками пальцев с ее невысокого лобика пот и пробуя его на вкус. Он совсем не соленый. Это не тот мужской пот, от которого и дезодоранты не всегда спасают. Это сладкий пот любви.

– Сомневалась, – признается Вера. – Но больше не буду!

Наклоняется ко мне, целует в губы. Падает обессиленно на меня. Она легкая, как пушинка, тонкая, как тростник. Но у нее есть все, чтобы быть красивой женщиной. И ее упругая грудь, как два яблока, приятно упирается в мою грудь.

– Моя последняя жена… – начинаю рассказывать я.

– Та, что уехала? – уточняет Вера.

– Да. Она любила говорить: мужчины – это приходящее и уходящее, а женщины – вечное! Видишь, она оказалась права. Я прихожу к тебе, ухожу и снова прихожу!..

– Неправда, – смеется Вера. Она устраивается на мне поудобнее. Просто чтобы удобно было лежать. – Будет у тебя отдельная квартира, я к тебе тоже буду приходить! И, может, даже оставаться!

– У меня уже есть! – хвастаюсь я. – Правда, далековато и однокомнатная. Подарок от мэра!

– Это нормально! У нас тоже так было. Сначала обшарпанный частный домик в Запорожье, потом однокомнатная на Троещине, после этого двухкомнатная в Дарнице, а теперь четырехкомнатная тут, на Печерске. И мне скоро отдельную купят.

– Слушай, я давно хотел тебя спросить: а кто твои родители?

– Папа – замминистра экономики, мама – хозяйка двух салонов красоты. А твои?

– У меня проще, – грустно произнес я. – Отец погиб на полигоне, уже давно. А мать на пенсии.

– Сиротка моя, – ластится ко мне Вера, целует в шею. Ее тонкие пальцы проводят ласково линии на моей коже. – Ты знаешь, – шепчет она снова, – сиротки дальше по жизни уходят! Они мстительные.

– И кому они мстят?

– Да жизни и мстят. Вот мне мстить не за что, потому и не рвусь никуда. Неинтересно. Выпить хочешь?

– А что у тебя есть?

Мы поднимаемся с кровати. Оба голые. Я любуюсь ее наготой, ее ночной красотой. И за свою наготу мне не стыдно. Вера манит меня легким движением руки, и я иду за ней. Мы заходим в гостиную. Вера останавливается перед высоким изящным шкафчиком с двумя стеклянными дверцами.

– Что у меня есть? – повторяет она мой вопрос. Потом открывает обе створки шкафчика, смотрит на полки, заставленные десятками бутылок виски, водки, вина и всего чего угодно. И выдыхает немного грустно: – Все!

215

Киев. Февраль 2006 года. Воскресенье.

Вчера у меня дома побывал нежданный гость. Нет, он предупредил, что придет. И даже спросил разрешения. И пришел пунктуально, как и пообещал. В двадцать ноль-ноль. Это был полковник Светлов, который уже не раз давал мне дельные советы и который месяц назад занимался моими швейцарскими семейными проблемами. Когда он позвонил и попросил разрешения зайти, я подумал, что речь пойдет о Швейцарии, о моей поездке. Из-за ухода Светланы я мало вспоминал о печальных январских событиях. Больше думал о себе и о своей душевной неустроенности.

Светлов принес бутылочку ирландского виски «Джеймсон» восемнадцатилетней выдержки. Я предложил ему сесть за барную стойку, но он, иронично глянув на высокий табурет, отказался. И посмотрел на столик у окна. Конечно, с его небольшим ростом сидеть за высокой барной стойкой было бы не только неудобно, но и унизительно. Я об этом не подумал.

– Как вы, Сергей Павлович? – спросил он, оторвав взгляд от стакана с виски. – Тяжеловато?

Я ответил не сразу. Сначала сделал два маленьких глотка.

– Может, и тяжеловато, – ответил наконец. – Но что я мог сделать? Тем более, что Владимир из посольства мне все подробно объяснил…

– Я не о вашем брате и его жене, – отрицательно покачал головой Светлов. – Я о сегодняшнем дне. Вам теперь одиноко. Вы чувствуете свою бытовую неустроенность, пустоту. И пытаетесь заполнить ее наспех.