Самый близкий демон - Данилова Анна

– Не лукавьте, вы все прекрасно о ней знали… У вас профессия такая… Да и вообще, вы же соседи.

– Вы правы. Но вы вот говорите о том, что Рита теперь зависит от меня… Это не так. Это мое настроение теперь зависит от Риты. И я обещаю вам, что никогда не разочарую Риту.

– Ладно, все равно это только слова… – вздохнула Ксения Илларионовна. – Хотя, Марк, вы почему-то вызываете у меня доверие.

Вернулась Рита. Принесла небольшой, написанный маслом натюрморт: ромашки, маки, белая эмалевая ваза.

– Мама, это с собой заберешь, в кухне повесишь, у тебя там уже есть один натюрморт с маками…

Ксения Илларионовна обняла дочь, поцеловала.

– Мне нравится этот следователь… Марк, спокойной ночи…

Они слышали, как она спускается по лестнице вниз, как двигается по мастерской, как шумит вода в ванной комнате…

– Раньше с ней этого не случалось… Кошмары. С чего бы это?

– Так смерть же… Покойник… Она – живой человек.

– Я думала, она будет радоваться…

– Рита!

– Все-все, больше не буду! – Она зажала ему рот рукой. – Мы тоже с тобой сейчас ляжем спать, мне рано вставать… Или ты боишься моей мамы?

– Я ничего не боюсь, но все равно, согласись, как-то не так… Может, пойдем ко мне?

– А если мама ночью проснется и будет искать меня?

– Тогда, может, мне лучше уйти?

– Марк, ты сам должен решить… Хотя да, ты прав, тебе лучше уйти. А то вдруг мама поднимется ночью в спальню…

Он понял, что обидел ее, ранил, не подумав, что немного запутался в этой ситуации с неожиданным визитом ее матери. Да пусть хоть все ее родственники и знакомые заявятся сюда, пусть попросятся переночевать – Рита всегда будет с ним и только с ним, что бы ни случилось!.. Ведь он сам так хочет, и она, он чувствовал, тоже.

– Прости меня. – Он обнял ее за талию сзади (она мыла посуду), прижался к ней, поцеловал в шею. – Никогда этого больше не повторится.

Она повернулась и мазнула губами по его щеке.

– Мне только чашки осталось вымыть… Я быстро…

8

Лидия Григорьевна понимала, что поступает вопреки своим правилам, но и упустить возможность хотя бы немного больше узнать о жизни своей погибшей дочери она тоже не могла. Поэтому позвонила Перевалову и назначила ему встречу в центре города, в кафе. Чувствовала, что те, кто ее знает, непременно осудят ее, женщину серьезную и достойную, за то, что она сама напросилась на свидание с близким другом Виолетты, и все равно сделала этот шаг. Долго приводила себя в порядок перед зеркалом и на вопрос мужа, куда она собирается, ответила, что хочет купить новые колготки для Виолетты. Она сказала это так, как если бы ее дочь была жива, как если бы ничего такого не случилось…

– Как же дико теперь это звучит, – с горечью заметил постаревший за эти два дня Павел Дмитриевич. – Лида, ты в порядке?

– Да, Паша, не переживай за меня… ну должен же кто-нибудь в нашей семье быть в полном порядке… И ты тоже не раскисай. Нам надо набраться сил и засадить этого мерзавца на полную катушку… Ведь теперь, когда Виолетты нет в живых, квартира-то достанется ему, и он будет жить в ней со своей любовницей… Я как только представлю себе это, так меня такая злоба душит… убила бы негодяя своими руками!..

– Лида, ты же сказала, что ты в порядке… Успокойся.

– Дашенька спит?

– Спит. Не могу смотреть на нее, маленькую, без слез… Без матери осталась… Хоть бы его посадили, честное слово, тогда бы Даша у нас осталась… А если не посадят, он же сам будет ее воспитывать, и никакие суды не помогут нам ее взять к себе… Горе-то какое, Лида…

Лидия Григорьевна подошла к мужу, поцеловала во влажную от слез щеку:

– Ладно, Паша, мне пора… Пока не раскисла окончательно…

Она доехала до места на троллейбусе, пересекла площадь с фонтаном и сразу же увидела сидящего в кафе под зеленым навесом на плетеном белом стуле красивого старика с белоснежной шевелюрой. Перед Переваловым стоял высокий стакан с пивом. Увидев Лидию Григорьевну, всю в черном, подтянутую, строгую, он даже привстал, отдавая дань ее трауру.

– Вы не представляете себе, Лидия Григорьевна, как я благодарен вам за то, что вы не погнали меня поганой метлой из дома Виолетты… Хотя я готов был ко всему – и к тому, что меня станут оскорблять и даже попытаются ударить… Я же знаю, что представляет собой этот Валерий…

– Вы хотите сказать, что он бил мою дочь?

– Нет, ну что вы…

– Леонид Евгеньевич, хочу сразу пояснить, зачем я к вам пришла, о чем хотела поговорить. Понимаете, с тех пор как моя дочь вышла замуж за этого человека, я перестала ее контролировать. Она замкнулась, закрылась, и я сейчас виню только себя за то, что вовремя не разглядела, что представляет собой этот Крупин. Я должна была как мать вовремя предупредить Виолетту, открыть ей глаза на то, что человек, с которым она живет, – социально опасен… Это же было написано на его лице! Мало того, что он буквально поработил мою дочь, она же нигде не появлялась, он ее никуда не пускал, держал дома, чуть ли не под замком…