Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Крамер Марина

Девушка отдала Егорке книжку, пригладила взлохмаченные волосенки:

– Сиди тихонько, Грег, я сейчас приду.

Она разговаривала с мальчиком только по-английски, это было непременное условие. По-русски с ним разговаривал Женька.

Когда Инна спустилась в кухню, на барной стойке дымились две чашки кофе, стояла вазочка с пирожными, а Хохол сидел на высоком табурете и курил, стряхивая пепел в большую пепельницу из темно-зеленого стекла.

– Садись, – пригласил он девушку, жестом указав на табурет напротив себя. – Кофейку попьем.

Инна послушно села, потянула к себе чашку. Хохол докурил, сцепил руки в замок и опустил их на столешницу. Девушка с опаской взглянула на татуировки, и Женька, поймав ее взгляд, усмехнулся криво:

– Не смотри так. Ошибка молодости. Я вот что хотел тебе сказать, Инка… ты меня извини за сегодняшнее, ладно? Сорвался я… Видишь ли… моя жена серьезно больна, я и приехал-то сюда большей частью из-за этого…

– Она русская? – осторожно спросила Инна, поднимая тонкую фарфоровую чашечку и делая глоток.

– В какой-то степени. Ее бабушка по отцу была русской. Так вот, Инка… ты мне пообещай, что больше не станешь лезть в ту комнату, хорошо? – Хохол протянул руку и коснулся Инниного запястья с дешевенькими бисерными браслетиками. – Мэриэнн не должна волноваться, ей совсем нельзя, понимаешь? Если тебе что-то еще интересно, спроси сейчас, потому что больше я не буду разговаривать на эту тему – мне тяжело.

Инна сидела, боясь шевельнуться, смотрела на огромную ручищу в синих рисунках, так и оставшуюся лежать на ее запястье, и старалась даже дышать пореже. Она даже не думала, что в этой семье все так… Что, хотя мистер Силва в одиночку воспитывает маленького Грега, у него, оказывается, есть жена, просто она не выходит из своей спальни. Девушка вдруг прониклась состраданием и к этому огромному мужчине, и к маленькому мальчику.

– Мистер Силва… простите меня, если я вдруг причинила вам неудобство…

– Да не извиняйся ты, – улыбнулся Хохол, отпустив ее руку. – Я все понимаю – бабы существа любопытные. Еще раз предлагаю – спроси сейчас все, что хочешь, потому что больше мы к этому разговору не вернемся.

– Н-нет, я не хочу… не хочу казаться нескромной… – пробормотала Инна.

– Ну, и ладно. Вот Мэриэнн поправится, вы с ней поладите, – подытожил Хохол, вставая с табуретки. – Ты кофе-то пей, остывает.

Больше они не возвращались к этому разговору, а когда Марина немного окрепла и смогла сама вставать и передвигаться, Хохол вообще отказался от услуг Инны, не хотел, чтобы та становилась свидетельницей их постоянных скандалов. Да и Марина всегда с трудом привыкала к новым людям, а в ее теперешнем состоянии это было и вообще не нужно. Поэтому Женька выплатил девушке очень щедрое выходное пособие, и расстались они практически друзьями.

Марина, вернувшись к жизни, очень удивилась тому, как хорошо и четко говорит на чужом языке маленький Егорка. Хохол, довольно улыбаясь, объяснил причину и не стал присваивать себе Валеркины лавры.

– Кулик подсказал, что можно девчонку пригласить русскую. Ну, вот мы Инку и нашли, да, сынок? Она и научила. А уж по-русски я сам…

– Господи, как же хорошо! – Марина блаженно вытянулась в шезлонге на просторной террасе своего дома на побережье. – Сто лет так не расслаблялась…

Женька, улыбаясь, смотрел на покрытое ровным загаром тело любимой и предвкушал, чем и как они займутся сегодня ночью. Он сидел на краешке ее шезлонга и удовлетворенно отмечал все плюсы трехнедельного пребывания Марины на Кипре. Она чуть прибавила в весе, успокоилась, стала меньше курить и совсем не притрагивалась к текиле, хотя запас ее в доме был приличный. Присматривающая за домом в их отсутствие пожилая семейная пара очень старалась угодить хозяевам, а потому Кристас специально ездил в город, чтобы сделать необходимые покупки. Однако Марина словно не замечала ровного ряда бутылок «Риал Хачиеды», красовавшегося в баре в кухне. Хохол в душе очень радовался тому, что ему удалось уговорить Марину приехать сюда, в спокойную тихую деревушку, в этот дом, стоящий на побережье.

Егорка был на седьмом небе – море рядом, можно бегать купаться прямо с утра, едва встав с постели. Папа с мамой все время проводят с ним, отец катает на лодке, которую берут у мистера Кристаса, у него же в саду можно собирать абрикосы прямо с дерева, а его жена Корнелия печет восхитительные пирожки с мясной начинкой… Словом, жизнь здесь совсем не похожа на размеренную и чуть скучноватую английскую.

– Пить хочешь? – спросил Женька, протягивая Марине стакан апельсинового сока.

Она поправила поля шляпы, взяла протянутый стакан и обхватила губами соломинку. Оранжевая жидкость стала подниматься по прозрачной трубочке, заполняя рот прохладной ароматной свежестью, и Коваль зажмурилась от удовольствия.

– Где сын? – спросила она, отставляя стакан на столик.

– Вон сидит, замок строит из песка, я его вижу. Ты с нами плавать пойдешь? – Женька погладил загорелый живот в вырезе черного закрытого купальника, опустился на бедро. – Может, все-таки искупаешься?

Марина помотала головой:

– Нет, дорогой, не хочу. Идите, я еще немного полежу.

– Куда поедем ужинать? В «Якитори-холл»?

Она улыбнулась, чуть прикрыла глаза и облизнулась, как кошка:

– М-м-м… умеешь ты подъехать!

– Значит, заметано! – подмигнул Хохол, вставая. – Мы сейчас поплаваем, потом перекусим немного, отдохнем и поедем в город. Я обещал Егору прокатить его на осликах.

Он легко сбежал по ступеням вниз, подхватил под мышку завизжавшего от радости Егора и направился к пляжу. Марина же лениво потянулась к пачке сигарет, закурила и перевернулась на живот, уронив спинку шезлонга в горизонтальное положение. Ей нравилось жить здесь, нравилось то спокойствие и расслабленность, что охватили ее. Даже жара переносилась на удивление легко, не вызывая никакого дискомфорта. И ребенок в полном восторге, ему здесь нравится, он выглядит абсолютно счастливым…

Но тогда почему ее постоянно гложет мысль о поездке в Россию, почему здесь, как нигде больше, она ощущает тоску? Почему именно здесь ей так часто снится Малыш?

Уже ночью, лежа в объятиях Хохла после его ненасытных домогательств, Коваль вдруг произнесла:

– Женя, мы на следующей неделе летим в Москву.

Хохол, уже расслабленно дремавший, подскочил так, словно его ударило током:

– Что?!

– Не ори! Ребенка разбудишь! – шепотом приказала Марина, садясь в постели.

– Я так надеялся, что ты выбросила из головы эту дурь, особенно после встречи с Бесом в Бристоле! А ты снова за свое?! – Он навис над ней, сверкая глазами и еле сдерживаясь, чтобы не орать. – Что ты за человек, Марина?! Почему не можешь успокоиться?! Зачем тебе все это нужно?!

– Я хочу проведать могилу мужа, и даже ты не помешаешь мне сделать это! – отрезала Коваль, протягивая руку к сигаретам и зажигалке. – Я не была на могиле Егора три года!

– Да?! А тебе никогда не приходило в голову, как будет выглядеть твое появление там, а?! В качестве кого ты туда поедешь?! Ты знаешь, что рядом с его могилой есть еще и твоя собственная?! Твоя – Марины Коваль-Малышевой!

Женька вскочил с кровати и распахнул настежь балконную дверь, впуская в комнату свежий морской воздух. Хохол схватился руками за косяки двери, сжав их с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Его переполняли раздражение и злость на упрямицу, готовую сунуть голову в петлю ради сомнительной прихоти проведать могильную плиту. О том, что ему самому угрожает едва ли не большая опасность, Женька не думал, но вот мысль о том, что Марину могут узнать, выводила его из себя. Порывисто развернувшись, он шагнул к кровати, обхватил Коваль руками, прижав к груди и даже не замечая, что сигарета в ее пальцах жжет кожу на его плече, оставляя след.

– Маринка, я прошу тебя, умоляю – не надо! – хрипло заговорил он ей на ухо, лихорадочно целуя. – Я прошу тебя, ради нас с Егором откажись от этой затеи! Девочка моя, я сделаю все, чего ты попросишь, но не это… не это!

Марина вдруг вспомнила, как сама произносила эту фразу, находясь на даче у начальника ГУВД… «Проси что хочешь, Саша, но не это… не это…»

Речь шла об освобождении Хохла, в обмен на которое Ромашин просил ее руки. Он сдался, поняв, что бесполезно выдвигать такие условия женщине, привыкшей не быть ничьей, не принадлежать никому, ценящей свободу выше всего на свете. И отступил.

Но Коваль сейчас ни за что на свете не согласилась бы повторить поступок подполковника, и ее никакие мольбы Хохла не заставили бы отступить.

– Женя, прекрати. Ты ведь знаешь, что это бесполезно. – Она высвободилась из его объятий, бросила потухшую сигарету в пепельницу и осторожно прикоснулась губами к свежему ожогу на его плече. – Видишь, что наделал? Больно?

– Больно? – криво усмехнувшись, переспросил Женька, глядя ей в лицо. – Что такое физическая боль по сравнению с тем, что творится у меня внутри, в душе, а?! Больно…