Сокровище князей Радзивиллов - Тарасевич Ольга

– Тэофилия, я принял решение связать твою судьбу с судьбой пана Юзефа Старженского. Завтра же будет объявлено о помолвке и свадьбе вашей!

– Ты хочешь выдать дочь за Старженского? Он же старше тебя, ему без малого шестьдесят лет! – воскликнула матушка и молитвенно сложила ладони: – Пожалуйста, не делай этого, не надо! Пощади нашу девочку! Такой брак убьет ее!

Пока матушка умоляла отца переменить свое решение, Тэфа попыталась совладать с эмоциями и осмыслить ужаснейшую новость. Слезами, как известно, горю не поможешь. А вот если подумать – может, и найдется какой способ перехитрить своенравного батюшку.

Хотя как его перехитрить? С самых детских лет ведь усвоено: отца не переспорить, и своих решений он никогда не меняет. Даже глупых решений! Сколько матушка ему говорила, что надо канаву, самую простую отводную канаву вокруг усадьбы вырыть. Дом стоит в низине, весной как начнется тепло, так вода усадьбу и подтапливает. А батюшка какую-то хитрую ямку распорядился сделать, с огромной бочкой внутри; говорил, что оттуда потом талую воду будет крестьянам удобно для своих огородов набирать. Да только уже сколько лет все не идет вода в ту ямку, а льется ручьями прямехонько на усадьбу, но батюшка и в ус не дует. Генерал, что с такого возьмешь! Привык командовать своими офицерами да солдатами. И считает, что дома можно вести себя аналогичным образом, матушку в грош не ставит, с мнением дочери никогда не считается. Поэтому ясно: хоть гром, хоть молнии, хоть все кары небесные обрушатся разом, а свадьбе быть, отец костьми ляжет, но от намерения выдать дочь за старика не отступится. Логики во всем этом нет, конечно же, никакой. Старженский богат, но ведь и другие женихи не беднее, и знатного рода, и с поместьями. Только батюшка – тот еще самодур. Коли душенька его чего-то возжелает – все, хоть трава не расти…

Во-вторых, будущий супруг, разумеется, ужасен. Матушка права: пан Юзеф стар. Но он еще к тому же и лыс, и толст, ну точно жирный неповоротливый боров. По его красному лицу (любит пропустить стаканчик-другой вина) рассыпаны мелкие темные бородавки. А еще он неопрятен, как придет отобедать, так весь костюм перепачкает. И от него всегда разит конюшней, ужас, ужас!

В-третьих… Да, да, в-третьих! Именно так, хотя ксендз на исповеди такие рассуждения никогда не одобрил бы и объявил бы их греховными… Пусть счастья никакого в этом браке не будет, это уже сейчас совершенно ясно понимается. Но сколько там доведется потерпеть, пока Господь не призовет к себе постылого старого муженька? Поди, не больше пары лет. Пан Юзеф после каждого обеда таким красным становится – кажется, вот-вот хватит его удар и толстяк скончается. Так что супружество окажется невыносимым – но недолгим. Недолгим! И ничего нет плохого в таких мыслях, ничего стыдного! Пусть это батюшке будет стыдно, что за старика дочь выдает, а ей хоть в петлю! Впрочем, немного времени продлятся муки – и то хорошо, и то радость…

Слегка утешившись последним соображением, Тэфа бросилась успокаивать матушку. Та рыдала так горько, что, казалось, ее сердце не выдержит, разорвется. А потом сделалось маменькино лицо совершенно бледным, а дыхание таким слабым, что пришлось даже посылать за доктором. Тот дал маме капель и сказал:

– Никак нельзя ясновельможной пани волноваться-с. Иначе – летальный исход.

Тэфа едва сдержалась, чтобы не наброситься на противного доктора, говорящего такие ужасные вещи, с кулаками. Пришел лечить – так пускай лечит, а не пугает! И без него тут теперь радости мало!

Ради мамочки, ради покоя ее и здоровья Тэфа и старалась. Делала вид, что не противится свадьбе, что довольна тем, как идут приготовления. И вначале было это даже не очень трудно – когда много времени еще оставалось до ненавистного союза с паном Старженским. Признаться, все время думалось о том, что если все удачно сложится, то жених до свадебного дня попросту не доживет. Но пан Юзеф, жирный боров, прямо расцвел накануне свадьбы и, как назло, все время говорил о прекраснейшем своем здоровье и самочувствии. И вот теперь, когда только вечер и ночь остаются до венчания, слезы так и норовят брызнуть из глаз.

Но, конечно, надо сдерживаться.

Ради дорогой любимой матушки, которая всегда помогала, прощала все шалости и никогда ни в чем не отказывала…

– Тэфа! Тэфа, ты слышишь меня?

Девушка расправила фату, дивную, прозрачную, расшитую серебряной нитью, и натянуто улыбнулась:

– Не очень, матушка. Что ты говорила? Я задумалась. Завтра все свершится. На все воля Божья. Только я волнуюсь капельку.