Цвет боли: бархат - Хансен Эва

— Куда?

— Давать показания на слушании по делу о разводе двух идиотов.

— Почему так грубо?

— Они уже три года пытаются выяснить, кто виноват в том, что жена не похожа на ту серую мышь, которая сказала «да» пятнадцать лет назад в день свадьбы.

— А на кого она похожа?

На кого еще через пятнадцать лет может стать похожей серая мышь? Разве только на серую же крысу…

— Сейчас она красотка, просто удивительно, как молодят женщину удаленные мешки под глазами и подтянутые щеки. За эти годы она помолодела благодаря моим стараниям, но мужу это не понравилось, он, видите ли, любит обвисшие женские лица.

— Нельзя все вернуть в прежнее состояние?

Адлер фыркнул:

— Я вполне могу как исправить, так и изуродовать любое лицо, но портить собственную прекрасную работу, знаете ли!..

Понятно, гордость профессионала… Он прав, это оскорбительно.

— Итак, вы были в суде с…

— С четырнадцати часов. Перед этим перекусил со своим приятелем в «F-12», знаете, где это?

— Какая разница? — пожала плечами Фрида, а Линн усмехнулась, вспомнив, что именно там состоялся их первый совместный с Ларсом выход в свет. Тогда они еще попали на глаза ее сводной сестре Терезе, которая рассказала о шикарном мужчине Линн ее матери, и расспросам не было конца.

Линн понимала, что имеет в виду Адлер, уточнив место обеда. Все подступы к этому ресторану под видеокамерами, а официанты и метрдотель столь внимательны, что могут и через полгода припомнить, кто из постоянных посетителей в какое время обедал, где сидел и что заказывал. Тем более по тону Карла Адлера ясно, что он из постоянных, значит, место имеет тоже постоянное, как и предпочтения в меню. Метрдотель скорее запомнит, когда Адлера не было…

— То есть, вы не имели никакой возможности увидеться с Аникой до самого ее отъезда?

— Вы правы, — кивнул с насмешливой ухмылкой Карл Адлер.

— Но это не значит, что кто-то не мог сделать это для вас.

Линн выпалила это, совершенно не думая, что говорит и к каким последствиям фраза приведет.

Фрида открыла рот, чтобы начать извиняться, но ее остановил жест Адлера.

— А теперь вы ошибаетесь, — усмехнулся Карл Адлер, — мне не было никакой необходимости убивать Анику. Она уже продала мне свою клинику. Договор о продаже подписан ею, а не Андреасом. Я собирался объявить об этом на следующий день, но когда она погибла, предпочел молчать, пока не закончится расследование.

— Вы уже купили клинику ко времени гибели Аники? — У обеих подруг просто отвисли челюсти.

— Да. Подписание документов состоялось в предыдущий день, а участие Аники в операции в день гибели было просто бонусом, неким презентом по поводу продажи.

— Но зачем она продала, фирма же была успешной и не слишком ее обременяла?

Адлер пожал плечами:

— Вы не в этом бизнесе, но попробуйте понять. Аника занималась серьезными операциями в своей основной клинике, здесь делала только блефаропластику. Это сродни удалению аппендицита для хирурга, способного оперировать сердце, слишком просто и обыденно — подрезать, подтянуть, зашить… Ну, конечно, любые операции сложны и достойны уважения, но Аника из тех, кто способен лепить новые лица, а не штопать старые.

— Что мешало ей проводить сложные операции здесь, недостаток оборудования или персонала?

— И это не проблема, можно купить оборудование и пригласить персонал. Что я и намерен сделать в ближайшее время. Но это означало бы разброс, понимаете, пациенток проще и эффективней пригласить туда, где ты работаешь каждый день, а не мотаться самой из страны в страну, страшно уставая по пути. К тому же сегодня работать с одной бригадой, завтра с другой… Анике не нужно развитие этой клиники, проще продать…

— Почему не продала раньше?

— Кому? Это тоже гордость профессионала — воспитать себе преемника, чтобы было кого оставить взамен себя. А у меня не было денег.

— А теперь появились?

— Не иронизируйте, действительно появились. И хотя в этом я тоже не обязан перед вами отчитываться, могу сказать откуда. У меня скончалась тетушка, внешний вид которой я поддерживал долгие годы, естественно, бесплатно, потому большая часть наследства перешла в мои руки. Хотите проверить? Вот телефон нотариуса, — Адлер быстро написал цифры прямо на салфетке. — Кстати, завещание было составлено давно, а умерла она от длительной болезни. Я дал исчерпывающие объяснения или вопросы еще остались? Если остались, задайте поскорей, мне пора на деловую встречу.

— Нет, спасибо, вы действительно дали исчерпывающие объяснения. Вопросов нет, — Фрида поднялась и протянула Адлеру руку, — до свидания.

— До свидания. Если хотите подтянуть свои веки, кстати, не помешало бы, я к вашим услугам. Сделаю солидную скидку в честь знакомства. Звоните. Вам ничего пока делать не нужно, только не пейте много воды на ночь, — улыбнулся он Линн.

Та невольно кивнула.

— И, кстати, поблагодарите своего парикмахера, он мастер своего дела.

Оставалось только хмыкнуть в ответ:

— Непременно.

Снова тупик.

Нелепо, знай они давно о продаже клиники, не потеряли бы столько времени. Линн ворчала:

— Этот Флинт не мог сказать раньше?

Фрида хмыкнула:

— Теперь понятно, чего он испугался, увидев список. Не вашей с Ларсом фамилии, а того, чтобы мы не путались под ногами у Карла Адлера. Пока расследование касалось только Аники, все было просто, но начав копать под того же Адлера, мы могли поставить под сомнение и саму сделку по продаже. Это Флинту ни к чему.

— Что же делать?

— Не знаю, — пожала плечами Фрида.

Линн отправилась на Библиотексгатан, а Фрида домой, было острое желание смыть с себя грязь, хотя дом Карла Адлера выглядел образцово чистым.

Едва успела принять душ, позвонил Х.

— Я не могу ждать до субботы, хочу продолжения. Ты хочешь?

От его голоса, от понимания, что означают произнесенные слова, у Фриды все свело внутри, с трудом тихо произнесла:

— Да.

— Фрида, не своди меня с ума своим тоном, иначе я приеду немедленно и немедленно же потащу тебя под плетку. Ты… хочешь этого?

— Хочу.

— Сейчас?

— Сейчас.

Пару мгновений он молчал, за эти секунды у Фриды успела пронестись мысль, что она зря поторопилась, теперь незнакомец будет думать о ней черт-те что.

— Я очень рад этому. — Голос тих и чуть хрипл явно от нарастающего возбуждения. — Фрида, ты не пожалеешь, что решилась связаться со мной. Запиши адрес, это недалеко от тебя…

Действительно недалеко, все тот же любимый Седр, только южный, один из очаровательных желтых домов под красной крышей Лилла Блекторнспаркена.

— Что это?

— Это квартира, в которой мы будем заниматься БДСМ и сексом. Пока. Пока ты не привыкнешь, — уточнил он уже почти приказным тоном. — Придешь сейчас, в квартиру войдешь без звонка. Там только я, потому не жди других неприятностей. Через час жду. Договорились?

— Да.

У нее рабочий день (наплевать!), масса дел (если честно, то никаких), она серьезная, разумная девушка (ой ли?)… и вообще, как можно связываться с человеком, о котором даже не знаешь, как он выглядит? Как можно идти к нему в квартиру, еще и прекрасно понимая, что он возьмет в руки плеть? Как можно желать быть выпоротой?!

«Господи, что я делаю?!» — вопрошала Фрида, собираясь на крайне странное свидание.

Посреди недели. Посреди рабочего дня. На встречу с человеком, который ее разденет, выпорет и трахнет. С тем, о ком она не знает ничего вообще, кроме размеров его члена и умения виртуозно владеть флоггером. С тем, кто владеет ее мыслями, чувствами, ее волей уже несколько дней, который может приказать по телефону вставить или вынуть плаг, держать на весу вагинальные шарики, ласкать клитор… И она послушно выполняет все его приказы, как и вот этот — срочно прибыть на квартиру, чтобы быть выпоротой.

Но чем больше Фрида убеждала себя, что это ненормально, тем больше понимала, что хочет этого — и снова испытать кожей обжигающее прикосновение флоггера, и боль, и сумасшедшее наслаждение. И готова подчиняться тоже. Оказалось, что в этом есть своя прелесть.

По пути все же позвонила Линн:

— Я на квартиру к этому… Запиши адрес, если меня запорют, будете знать, где искать труп.

Линн почему-то довольно рассмеялась:

— Не запорют. Я рада, что ты решилась. Вперед, подруга, и не трусь. Будет больно, но приятно. Потом расскажешь.

Поддержка Линн немного успокоила. Дойдя по Седерманагатан до площади Греты Гарбо, она уже решила для себя, что ничего страшного, ведь существует стоп-слово. В глубине души Фрида прекрасно понимала, что произнесет его не раньше, чем ее ягодицы останутся без кожи вообще, не в ее характере жаловаться на боль, даже сильную. К тому же болевой порог у нее и впрямь на зависть.