Пружина для мышеловки - Маринина Александра Борисовна

– В девяносто первом, – суровым голосом уточнил Перхуров, – как раз после путча, в сентябре, я точно помню.

– Ну ладно, тебе виднее, – покладисто согласилась его жена, – значит, в девяносто первом. А потом и Петя ушел. А домом Любочка с Петей совсем не занимались, он ветшал, разваливался, но у них не было ни сил, ни денег приводить его в порядок. Каждую копейку откладывали, чтобы оплатить билеты и купить что-нибудь для сына – одежду, продукты, нянечкам и санитарам сунуть, чтобы не обижали Олега.

– Почему же они не забрали сына домой, когда его выпустили из Белых Столбов? – удивился Андрей. – Неужели он был настолько буйным?

Перхурова тяжело вздохнула и опустила глаза, видно, вопрос показался ей болезненным. Ее муж же, напротив, как-то словно набычился, налился негодованием.

– Почему не забрали? – начал он, повысив голос. – Так я вам скажу, почему.

– Понимаете, Любочка очень гордая была, – торопливо перебила его Перхурова.

– Не гордая она была, а заносчивая, перед всеми нос задирала, – загремел Перхуров. – Не гордость это, а гордыня.

По яростным взглядам, которые метали друг в друга пожилые супруги, Мусатов понял, что спор этот у них давний и примирения позиций до сих пор не наступило. Ему стало неловко, словно присутствовал при интимной семейной сцене, и он на какой-то момент даже пожалел, что пришел сюда. Ему всего-то и нужен один-единственный документ – свидетельство о смерти Олега Личко, а приходится терять время и выслушивать дебаты чуть ли не на библейские темы. Гордость, гордыня… Да какая разница?

Любовь Васильевна Личко проработала в Черемисине всю жизнь, сначала простым учителем-словесником в местной школе, потом выросла до директора школы. Петр Александрович к тому моменту, когда сын Олег закончил школу, занимал высокий пост в местном исполкоме. Одним словом, семья достойная, уважаемая и вся на виду. Разумеется, Олег закончил школу с золотой медалью, а разве могло быть иначе? Нет-нет, никакого блата, никакого административного давления, Олег с детства был умненьким и трудолюбивым мальчиком, усидчивым, вдумчивым, об этом Ольга Ивановна Перхурова могла судить не с чужих слов, а по собственному опыту, потому как работала в той самой школе, которой руководила Любовь Васильевна, преподавала историю в старших классах. На Олега Личко как на ученика она нарадоваться не могла.

С золотой медалью, отлично усвоенным материалом школьной программы и солидным багажом дополнительных знаний Олег поехал в Москву поступать в Университет на юридический. И поступил. Гордости и радости родителей не было предела! На четвертом курсе он познакомился с хорошей девушкой, студенткой педагогического института, и через год, перед самым дипломом они расписались. И снова Любовь Васильевна радовалась: сын выбрал жену с такой же профессией, как у нее самой. Невестка будет учителем, ну пусть не русского языка и литературы, а английского, сути это не меняет. Все равно сын высоко ценит профессию матери, потому и жену себе выбрал такую же, на маму похожую. На юридическом факультете Олег тоже учился лучше всех, получал повышенную стипендию, специализацию прошел по кафедре криминалистики, активно участвовал в работе студенческого научного общества, выступал на всех конференциях, и было вполне естественным, что при распределении ему предложили остаться в аспирантуре. Но от аспирантуры юноша отказался. Тогда перед ним как перед лучшим выпускником курса положили список мест, куда должны были направляться на работу молодые юристы, и Олег без колебаний выбрал Главное управление внутренних дел Москвы, в народе более известное как «Петровка, 38»

И снова Любовь Васильевна расцвела от очередного приступа гордости за сына и за себя саму: ее мальчик, скромный молодой человек из скромного райцентра, – и на самой Петровке служит. Это ж помыслить невозможно! Это почти как в космос слетать, по тем-то временам. Петровка, олицетворение честности, мужества, высочайшего профессионализма, Петровка, о которой написано столько замечательных книг, и в этих книгах каждый герой – образец для подражания. Юлиан Семенов, Аркадий Адамов, братья Вайнеры – да все, все самые лучшие советские писатели посвящают свои произведения именно им, офицерам милиции, работающим на Петровке, 38. А фильмы! Сколько прекрасных фильмов снято об их самоотверженной и опасной работе!

– А уж когда Олег сообщил, что поступил в эту, как ее… ну что-то вроде аспирантуры, только для военных…

– В адъюнктуру, – хмуро подсказал Перхуров.

– Ну да, наверное, – кивнула Ольга Ивановна Перхурова. – Он поступил на заочное отделение, чтобы от работы не отрываться. Любочка была уверена, что он быстро напишет диссертацию, потому что Олег очень способный, у него голова светлая, и учиться он умеет и любит. И вдруг такое случилось… Ужас! Представляете, что было с Любой? Ведь весь город узнал о том, что Олег – убийца-маньяк, у нас ничего скрыть невозможно. У Любочки случился тяжелейший инфаркт, она так окончательно после него и не восстановилась. Ну как, как она могла привезти Олега сюда? Ей и без того до самой смерти казалось, что на нее все пальцем показывают и за спиной хихикают и гадости говорят. Конечно, Петю сразу же с работы сняли, мол, человек, не сумевший воспитать собственного сына, не может руководить людьми в исполкоме. Спасибо, хоть из партии не исключили, но собирались, это я точно знаю. Я в те годы была членом бюро райкома. У Пети после снятия с должности – инсульт. В общем, оба стали инвалидами, жили на пенсию, работать здоровье не позволяло…

– И гордыня, – снова встрял Перхуров. – Они стали от людей прятаться, стыдно им было, что сына своего восхваляли на всех углах и всем в пример ставили. Вот только с нами и поддерживали отношения. Я им сколько раз говорил: переезжайте в другое место, где вас никто не знает, и заберите сына туда, все-таки вместе будете.

«Моя мама как раз так и поступила», – подумал Андрей.

– Они болели очень, – вступилась за покойных друзей Ольга Ивановна. – И потом, легко сказать: переезжайте. Это если бы они были полны сил и могли работать, то нашли бы работу в другом городе, а так – пенсионеры, да еще с инвалидностью, кому они были нужны, чтобы им жилплощадь предоставлять? Тогда другие времена были, не то, что сейчас. Тогда нужно было найти обмен, а кто стал бы с ними меняться, когда дом мало того что в захолустье, так еще и разваливается? Они ж с семьдесят пятого года, как Олежку посадили, так и начали болеть, ни одного гвоздя в доме не прибили, ни одной досточки не поправили.

– Скажи уж проще: отказались они от сына, вот что, – припечатал Перхуров. – Столько лет на самой вершине были, почет им и уважение, все кланяются, все здороваются, с праздниками чуть не весь город поздравлял, а тут из-за Олега все рухнуло. До самой смерти они ему этого не простили. Потому и не взяли к себе, когда стало можно. Навещать – навещали, а забирать не стали. Петя бы забрал, он добрее был, а Люба даже слышать не хотела. Вот так. Когда Люба умерла, Петр Александрович слег, но со временем все чаще заговаривал о том, что вот чуть-чуть окрепнет, сил наберется и поедет в больницу Олега забирать, он и письмо тамошнему главврачу написал, тот ему ответил, что Олега можно выписать на домашний уход, он спокойный, не буйный. Но не успел Петя. Пришло сообщение о смети сына. А после этого он и сам недолго протянул.

Н-да, печальная история… Петя и Любочка. Его дедушка и бабушка. Мусатов внимательно слушал рассказы супругов Перхуровых и то и дело ловил себя на том, что пытается осознать: речь идет о его кровных родственниках, о бабушке, дедушке и отце. И если бы все сложилось иначе, если бы мама так и оставалась женой Олега Петровича Личко, то его, маленького Андрюшу, привозили бы сюда каждое лето, и он, наверное, бегал бы как раз по этой вот немощеной улице, которая видна из окна, и лазил бы вместе с местными мальчишками через вот этот забор, чтобы воровать яблоки из сада Перхуровых или объедать смородиновые кусты… Он пытался придумать свое несостоявшееся детство и понимал, что ничего не чувствует. Ни сожалений, ни грусти, ни даже сочувствия к Любови Васильевне и Петру Александровичу. Они – чужие. Он никогда их не знал. Впрочем… Мама же говорила, что его совсем крохой привозили сюда. Но что он мог тогда понимать? И тем более помнить.

– Значит, ничего не сохранилось, ни документов, ни фотографий? – безнадежно спросил Андрей.

– Ничего. Все сгорело. Я думаю, это мальчишки набезобразничали, – авторитетно заявил Перхуров. – Все знали, что хозяин умер, дом стоит пустой, ну вот они и забрались туда. Знаете, как это бывает? Пиво, дешевое вино, сигареты. Может, окурок бросили непотушенный, а может и подожгли из хулиганства.

Может, может… Какая разница, из-за чего сгорел дом, важно то, что свидетельства о смерти Олега Петровича Личко теперь нет. А его надо раздобыть во что бы то ни стало.