Печальный демон Голливуда - Литвиновы Анна и Сергей

На соседней лавке сидел уже далеко не юный человек. Не пенсионер, конечно, но в некогда буйной шевелюре различимы и лысинка, и седина. И морщинки залегли возле рта. И ботинки, пусть дорогущие, но растоптаны, если не сказать заношены. А главное, вся фигура мужчины излучает мудрость, и усталость, и безволие, и, что ли, покорность судьбе. Но вдобавок – как ни пытайся смотреть на него со стороны – он родной, этот мужчина, знакомый до каждой черточки, жеста, неосознанной привычки.

И пахнет от него очень знакомо. Дорогим французским парфюмом – Настя подарила его Арсению еще в советские времена, когда они начинали жить вместе. И с тех пор своей привычке – весьма дорогостоящей, надо сказать – муж не изменял. Заканчивался один пузырек с туалетной водой – он покупал новый. А еще от Сеньки сейчас слегка попахивало спиртным. Да не просто водкой, а коньяком. И тоже, кажется, недешевым. Откуда, черт возьми, – шевельнулось в Насте раздражение – у безотцовщины, сироты, внука провинциального врача столь барские замашки? Времени – четверть двенадцатого – и, между прочим, рабочий день.

То, что муж выпивши, подтвердило его благодушное настроение. Увидел ее, заулыбался, залучился:

– О, Настенька, прекрасно выглядишь!

Она не ответила и с ледяным лицом небрежным жестом достала из сумочки конверт, передала ему.

– Возьми вот, – бросила снисходительно. – Твоя доля.

– О, как она холодна. Как величава! – прокомментировал иронически муж. – Кто тебе, милая, с утра настроение испортил?

– Ты.

– Помилуй, – добродушно пробасил он, – мы только две минуты назад с тобой увиделись.

– Мне и этого хватило.

– Да чем же я тебе насолил?

– Ох, хватит, – досадливо поморщилась Настя. – Ты все прекрасно понимаешь.

– Список твоих претензий ко мне столь обширен, о любимая, что я всякий раз теряюсь в догадках, чем же я прогневал твое высочество в данный конкретный момент времени.

– Хватит паясничать, – поморщилась она.

– Претензия номер семь, – понимающе покивал головой Арсений. И добавил, передразнивая: – «Несерьезный, легкомысленный человек, которому нельзя ничего доверить». Я прямо-таки слышу голос твоей маменьки.

Тут уж взвилась и Капитонова – потому что слово «мама» было вычеркнуто из ее лексикона. Потому что мать для нее означало «лживая, вероломная предательница», потому что она не виделась с ней вот уже двадцать лет и ничего не желала слышать о родительнице. Одно упоминание о ней больно ранило душу.

– Перестань! – почти выкрикнула Настя.

– Как прикажете, благородная синьора, как прикажете.

– В следующий раз будешь сам встречаться с жильцом! И сам забирать у него деньги. Хоть эту работу ты можешь для меня сделать?

Лицо Арсения закаменело. Как слово «мать» было запретным для нее, так и слова «работа» и «заработок» – для него.

– Мы же договорились… – досадливо молвил он. – Зачем ты опять? Тебе что, денег не хватает?

– Мне – хватает. Но ты-то!

– Что – я?

Его настроение резко переменилось, на смену благодушию пришла злость. Он вскочил с лавки – взъерошенный, с лицом почти что мученика. «Словно мальчишка, – мелькнуло у Насти, – которого затравили одноклассники». И почему-то вдруг так жалко его стало – да кто ж Сеньку еще пожалеет на всем белом свете, кроме нее! У него и родных-то не осталось, только она с Николенькой. Но ведь сын жесток, как все молодые, с отцом не ладит, а она тоже хороша: все требует от Сени чего-то, считает, что он неправильным путем идет, неверно живет. А вдруг Арсений прав? И он как раз живет – правильно? А даже если нет и он не прав – жизнь одна. Он так решил распорядиться своей судьбой. Почему же она, Настя, судит его? Пытается исправить? Ведь это – ЕГО жизнь.

Она тоже поднялась и ласково погладила Арсения по плечу – он был весь напряженный, взъерошенный, наэлектризованный.

– Ничего, ничего, – успокаивающе пробормотала она. И добавила почти шепотом: – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.

А ему опять не так – раньше он настолько раздражительным не был, все от коньяка с утра.

– «Счастлив»! – воскликнул Арсений сардонически. – Это значит, в твоем понимании, стоять поутру в пробках, а потом сидеть в офисе с утра до вечера, добывать подряды, пилить бюджеты, получать откаты!.. Работать, работать! Делать бабки! Все вы на этом помешались, все!

– Да кто все, Сенечка?

– Ты. И все москвичи!

– Нет, Сеня, – сказала она твердо. – Я тебя ни к чему не принуждаю. И ничем заниматься не заставляю. Делай что хочешь. То, что считаешь нужным. Лишь бы тебе было хорошо. Я больше ни слова упрека не скажу.

– Ты только обещаешь всегда, – обиженно, играя в маленького мальчика, пробормотал Арсений.

– Прости, но я правда хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Чтобы жизнь тебя радовала. Но это ведь не так? Ты ведь несчастлив, Сеня? Так почему же ты не хочешь что-нибудь изменить?

– Да что ты понимаешь! – Он вырвался из-под ее руки, досадливо взмахнул ладонью и, не прощаясь, поплелся в сторону от нее, в перспективу бульвара: справа – пруд, слева – лавочки и ограда, а за ней газуют в пробке машины.

Сроду бы он в этой столице не появлялся. Жил бы в своем Южнороссийске, не тужил. Иногда спрашивал себя: а как сложилась бы его судьба, когда б он в далеком восемьдесят втором не поехал покорять столицу? Если б остался навсегда в своем любимом портовом городе? Хотя прекрасно понимал, что история сослагательного наклонения не имеет – и сие касается как целых государств, так и отдельных индивидуумов. Однако он не мог иногда не помечтать: а что было бы, если… Он никогда не узнал бы свою Настю. Не пересекся с семьей Капитоновых. Не попал в тюрьму. Не заимел сына Николеньку. Не организовал кооператив, не прошел с ним все тяжкие, не разорился… Не начал бы опять с нуля, снова поднялся, да еще как… И вновь упал… Словом, если б все в его жизни пошло иначе?

Когда б он заторчал навсегда в своей провинции – возможно, продлил бы жизнь своим бабуле с дедулей. Для них, конечно, было ударом, что он загремел в тюрягу. Значит, одним грехом на его совести стало бы меньше.

Наверное, где б он ни жил, не убежал бы от себя. Все равно марал бы бумагу. Складывал буковки в слова, а слова в предложения. Вероятно, служил бы в газете «Южнороссийский рабочий». Возможно, дорос до зама главного – на главреда он даже в мыслях не замахивался, очень уж должность поганая, на ней не журналистские таланты скорее надобны, а дипломатические да чиновничьи, лизоблюдские.

Наверняка бы женился: сколько прекрасных дев вокруг него в девятом классе хороводы водило! И детишками обзавелся, и квартирку рано или поздно получил где-нибудь на Куниковке – если б повезло, то окнами на бухту.

Словом, ничем родной Южнороссийск поганой столицы не хуже. Зато сколько там плюсов! Нет давиловки, стрессов, пробок, смога! Нет снега. И есть – море.

Всем хорошо в милом городе. «Морские (или южные) ворота России», как его стали начальники помпезно называть. Тихая жизнь, без суеты и верчения.

Он бы и сейчас бросил все и уехал. Но, во-первых, литературный процесс. В том смысле, что надо в редакции с издательствами захаживать. И на «Мосфильм», и к продюсерам в разные киноконторы. Пусть чаще для того, чтобы очередной отлуп получить, чем гонораром разжиться. Но все равно: он на виду, дудит в свою дуду, плетет свою паутину, лоббирует сам себя. И вот глядишь, в одном журнальчике подрядили его колонки писать; на интернет-портале обзоры культурных событий вести; там – напечатали заметку, здесь – перевод. Словом, гуща событий. А главное, неизмеримо больше возможностей свой главный труд почтенной публике предъявить. Пока по частям: там – отрывочек, здесь – кусочек, еще где-то – конспект. Так, смотришь, в конце концов – КНИГА не просто выйдет, а еще и продаваться станет.

Но главный резон, почему Челышев держался за Москву, заключался в другом. Он причину знал, но старался лишний раз ее не формулировать. И мысль эту не развивать. Потому что обидно. Потому что, если разобраться, – у него настоящая зависимость. И не от алкоголя! Что алкоголь – туфта! Пить можно всюду, где б ты ни жил. Не пить – тоже.

И не на наркотиках его страсть замешена, не на сигаретах. Наркотиков Сеня сроду не пробовал. Ни на Юге, где конопля свободно произрастает в живой природе. Ни в лагере, где благодаря убойной своей статье был он в авторитете и проблем разжиться при желании «герычем» не было.

Да и с коньяком и прочими напитками, он уверен, мог бы легко завязать. Просто – зачем завязывать? Если выпивка облегчает жизнь и, чего там греха таить, дает толчок творчеству? Приносит необычные сцепления и извивы мыслей?

Нет, не алкогольной была его зависимость. Она звалась иначе. Именовалась Настя. И еще – Николай. Не мог он без них. Хоть и не проживал теперь постоянно ни с женой, ни с сыном. И отношения их далеко не радужными были – скорей наоборот. Ругались гораздо чаще, чем разговаривали спокойно. А разы, когда они ластились друг к другу, вообще за последнее время по пальцам можно пересчитать. А вот поди ж ты. Если в течение дня он с ними хотя бы по телефону не поговорит, пусть очень кратко («Привет-привет, у тебя все в порядке?» – «Да. Ну, удачи, звони».) – начинает волноваться, изводиться, грустить. А еще лучше встретиться. И даже если нет предлога – изобрести его. Например, как сегодня. Когда он выдумал, что кредит за машину надо срочно оплачивать, поэтому «не принесешь ли ты мне, Настенька, мою долю от сдачи квартиры?».