Кровь Троянского коня - Леонтьев Антон

Все и на самом деле изменилось. Я был гостем Уго, когда разразилась катастрофа – его банк разорился. Я совершенно не разбираюсь во всех тонкостях, однако выяснилось, что Уго взял у своего тестя крупную сумму взаймы, основал банк, привлек клиентов обещаниями огромных процентов. К нему шли люди, вверяли ему деньги, Уго тут же давал их в рост другим. Однако он не обладал истинными знаниями и хитростью, чтобы преуспеть в ростовщичестве. Настал момент, когда клиенты потребовали свои деньги с процентами обратно, его банк лопнул и погреб под обломками самого Уго, его жену и детей.

Я стал свидетелем того, как в особняк к брату заявились люди, коим он был должен огромные суммы, и потребовали вернуть долги. Под окном его караулили клиенты банка, которые хотели получить проценты, и клиенты, которые желали получить назад свои вклады. Но Уго не мог обрадовать ни тех, ни других. Он, добравшись до денег, начал тратить их в первую очередь на себя. Огромный дом, шикарные выезды, лучшие платья и драгоценности для жены, королевская обстановка… Вот во что превратились деньги его вкладчиков. Он, сначала со смехом отвергший пятьдесят золотых монет, которые передала ему наша добрая матушка, потом выпросил их у меня и попытался расплатиться с кем-то из кредиторов. Но это была капля в море.

– Я конченый человек, – стонал он. – Арман, что мне делать, может быть, тоже уйти в монастырь? Меня все ненавидят. Меня же бросят в тюрьму, Арман! Помоги мне!

Но что я, смиренный монах, мог предпринять в такой ситуации? Несмотря на то что я был уверен – катастрофа, которая разразилась, была прямым следствием греховности моего брата, я взялся ему помочь и обратился к тому самому прелату, с миссией к которому прибыл в испанскую столицу. Этот наидостойнейший человек был духовником испанского короля и имел известное влияние при дворе. Он сумел сделать так, чтобы Уго не попал в тюрьму – а именно этого и опасался более всего мой несчастный брат. Ему предоставили год отсрочки, чтобы расплатиться по всем векселям, иначе он все же попадал в тюрьму. Dura lex, sed lex – закон суров, но это все же закон, и даже король, верховный властелин в государстве, должен следовать закону, дабы не нарушить божественного порядка вещей.

Уго упросил меня задержаться в Мадриде, не оставлять его одного в такой сложной ситуации. Из роскошного особняка он переехал в дешевый дом, где из обстановки не было ничего путного, сплошное старье. У его жены конфисковали все наряды и драгоценности, которые пустили с аукциона, чтобы заплатить хотя бы часть долгов. Дети ютились в холодных пустых комнатах, Уго пришлось отказаться от пиршеств и удовлетворять свой желудок фальшивым зайцем (из кошки), прокисшим вином и черствым хлебом.

– Что мне делать! – вздыхал он, плачась и сетуя на свою судьбу. – Арман, за что мне такое наказание? Я не больший грешник, чем другие. Да, да, даже меньший! Ну что я такого сделал, переспал с несколькими замужними дамами, но они сами этого хотели, клянусь тебе своей честью! И почему Боже так несправедлив ко мне!

– Не смей роптать на деяния божеские! – взвился я. – Уго, неужто ты не понимаешь, что это расплата за твою греховную жизнь. Тебе надо измениться, ты должен…

Я хотел сказать ему, что он должен найти дорогу к Богу, жить по заповедям и забыть о блеске золота, который затуманивал его разум, но Уго понял мои слова совершенно превратно.

– Клянусь грудью Венеры, ты прав, мой брат! – закричал он, вскочив из-за грубого стола и едва не опрокинув медный кувшин с дешевым вином. – Ты совершенно прав, Арман! Надо же, ты навел меня на великолепную мысль!

Я поморщился, услышав богохульственную клятву, эту привычку Уго унаследовал от покойного батюшки. Я ожидал, что брат мой скажет, что уедет сейчас в провинцию, начнет там праведную жизнь, а вместо этого он заявил, ударив кулачищем по столу:

– Как сейчас все невежды и придурки зарабатывают баснословное богатство, Арман? Они снаряжают экспедиции за океан, в страны, открытые Колумбусом. У тамошних нехристей полно золота, серебра и изумрудов. Эти полуобезьяны не знают, как правильно распоряжаться своим богатством.

– Уго, одумайся, – прошептал я. – Ты и так предостаточно накуролесил, хватит авантюр, тебе пора найти дорогу к Богу!

– Я ее уже нашел, – повеселев, заявил мой братец. – Арман, я отправляюсь через океан за сокровищами. Кем был Колумбус до того, как прибыл с золотом из новых земель? Фантазером и мечтателем. А стал вице-королем и адмиралом. Я тоже так хочу!

– Вспомни о его трагической судьбе, – предостерег я Уго. Но мой брат, единожды загоревшись идеей, уже не обращал никакого внимания на предостережения.

– У меня есть год, этого вполне хватит, чтобы сплавать туда и обратно и вернуться с трюмами, полными золота, – самозабвенно развивал он свою бредовую идею. – И тогда я снова куплю особняк, нет, построю новый дворец…

Я понял, что мой брат находится в плену сатанинских иллюзий, но воспрепятствовать его желаниям не мог. Сухо попрощавшись, я отбыл обратно во Францию. Матушка моя, узнав о планах Уго, заплакала:

– Арман, ты же знаешь, что за Уго нужно присматривать. Поезжай за море с ним, прошу тебя! Не бросай брата одного!

– Но он взрослый человек, и если желает совершать ошибки, то имеет полное на то право, – сказал я, возможно, чересчур едко. – У него было все, чтобы провести жизнь в благочестии и относительном благополучии, он же пренебрег этим, матушка. Нет, я не собираюсь…

– Арман, прошу тебя! – она опустилась передо мной на колени. Мы были у нас в монастыре. Она обняла мои ноги и зарыдала. Я поколебался. И в самом деле, я знаю своего братца Уго. У него нет твердых устоев, он равнодушен к Слову Божию, поэтому пускать его одного в диковинные страны опасно.

– Его поглотит морской змей, – причитала матушка, – псоголовые людоеды разорвут моего любимого сына на части, его уволокут в морскую пучину бесстыжие наяды. И во всем будешь виноват ты, Арман, со своим фарисейством и ненавистью к брату. Помоги ему!

Что ж, матушка, как обычно, заботилась только об Уго. Я даже не был для нее полноценным сыном, а так, монах… Я переговорил об этом с настоятелем, который, к моему удивлению, счел затею Уго не такой уж безумной.

– Брат Ансельм, – сказал он мне. – Я знаю вас долгие годы, с того самого момента, как вы отроком попали к нам в монастырь. Я уверен, что ваше сердце предано безгранично Иисусу, поэтому вы должны взять на себя смелость заботиться о тех, кто порабощен сатаной. Вы же знаете, как живут туземцы в тех местах, куда направляется ваш брат Уго. Язычники поклоняются кровавым и страшным лжебогам. Поэтому мы должны привести этих заблудших нечестивцев к истине – к нашей христианской истине.

Настоятель, конечно, был прав. Ереси в новых странах, которые открыл Колумбус, хватало. И я слышал о священниках, которые вели там миссионерскую деятельность. >– И не забывайте, – сказал настоятель. – Сокровища индейцев нам пришлись бы весьма кстати. Нашему монастырю требуется новая звонница, а денег нет, народ не так-то щедр на пожертвования. Так что если вы привезете с собой немного заморского золота, это будет замечательно. Решайтесь, брат Ансельм!

Я понял, что должен ехать вместе с Уго. Поэтому, получив от настоятеля письменное его разрешение и благословение, я тронулся в путь – снова в Мадрид. Я попал в испанскую столицу вовремя, Уго развил бешеную деятельность и сумел снарядить три корабля. Он был рад опять увидеть меня, а узнав о том, что я хочу плыть вместе с ним, воскликнул:

– Клянусь ребром Иисуса, это самая хорошая новость за последние два месяца! Что ж, братец, мы найдем тебе симпатичную туземку, не волнуйся! А то я уже отыскал нескольких испанских попов, которые согласились ехать со мной. Ну ничего, я их тоже возьму, будете вместе проповедовать.

Я пренебрег бестактными и еретическими заявлениями Уго. Каравеллы «Святой Леопольд», «Троица» и «Слава Гранады» были готовы к началу экспедиции. Однако пришлось дождаться начала весны, чтобы не выходить в плавание в бурную зиму, и семнадцатого мая года 1537-го мы отправились в путь.

Не могу сказать, что я получил наслаждение от этого путешествия по океану. Качка, отвратительная еда, протухшая питьевая вода – все это вызывало во мне полнейшее отвращение и неприятие. Два раза мы попадали в шторм, и я думал, что настал мой последний час. Но Господь, услышав мои горячие молитвы, каждый раз одаривал нас Своей милостью, и наши каравеллы, изрядно потрепанные, выходили из бурь целыми и невредимыми.

Был последний день июня, когда раздался долгожданный крик матроса на мачте: