Амнистия - Троицкий Андрей

Локтев испытал новый, сжимающий горло приступ злости.

– Ты сама все видела. Никого я не убивал.

Что же делать? Что сейчас следует делать, где искать гаишников? Локтев взял в руку запястье мужчины и снова осторожно положил руку. Локтев опустил бессмысленный взгляд на мостовую. И тут увидел в двух шагах от трупа, на пыльном асфальте у самой обочины, человеческие мозги. К горлу подступил, поднялся из самой утробы кислый комок тошноты. Вышибленные мозги, на что они похожи, когда просто валяются на мостовой рядом со своим бывшим владельцем?

Ночь, улица, фонарь, аптека, вышибленные мозги и прочая лирика. Может, они похожи на двойную порцию клубничного десерта. Если так, этим десертом здесь некому полакомиться, до такого угощения охотников не найдется. А может, человеческие мозги похожи на кучу дерьма, которую только что сделала бродячая смертельно больная собака с кровавым поносом?

Локтев так увлекся этой спасительной мыслью, что даже поискал глазами эту самую бродячую собаку, надолго задержал взгляд на придорожных кустах.

Нет, не похожи мозги на собачье дерьмо. Похожи сами на себя, то есть на мозги, только что вылетевшие из-под черепушки. Возможно, они в своей агонии ещё продолжают о чем-то думать, мыслить. Правда, эти мысли для человечества уже не имеют решительно никакого значения.

* * * *

Локтев услышал в стороне веселый цокот женских каблучков.

Он посмотрел направо. Недавняя пассажирка, пробежав два десятка метров по тротуару, пересекла газон, выскочила не едва приметную асфальтовую дорожку, свернула куда-то в сторону и исчезла в тени придорожных тополей. Локтев вскочил на ноги. Он рванулся было вслед убегавшей, перепрыгнул бордюрный камень, сделал несколько шагов вперед и остановился.

– Стой, стой стерва. Стой, тебе говорят.

Цокот каблучков растаял где-то далеко-далеко в темноте.

– Стой, – ещё раз во все горло крикнул Локтев. – Стой, дура, гадюка… Руль тебе в задницу.

Тишина. В воздухе висит тополиный пух. Отделенная от дороги ветвистыми тополями, спит светлая пятиэтажка. В темных окнах отражается млечный свет уличных фонарей. Локтев застонал, к горлу подступала уже не тошнота, готовы были прорваться слезы бессилия. Он вернулся на прежнее место, присел на корточки, запустил руку в левый карман тренировочных брюк покойника. Пусто.

В правом кармане тонкая стопка бумажных денег, купюры мелкие, листок с семизначным номером. Видимо, чей-то телефонный номер. Локтев сунул деньги и листок с номером в тот же карман, откуда их только что вытащил.

Он поднялся на ноги.

Нужно решить: что делать сейчас, в этот момент своей жизни. Искать гаишников? Или… Вот оно, право выбора. Это право дано человеку Богом. Почему бы сейчас не воспользоваться этим правом? Глупо им не воспользоваться. К чему стоять столбом и пялиться на покойника, если можно сесть за руль и поехать дальше?

Локтев пересек дорогу, устроился на водительском месте, захлопнул дверцу. Он тронул машину. В зеркальце заднего вида мелькнуло лежавшее на обочине тело незнакомого мужчины лет сорока, тело, напоминающее длинный узкий мешок.

Глава вторая

Инспектор уголовного розыска Максим Руденко стоял у распахнутого настежь окна и наблюдал, как от дома отчаливает темная прокурорская «Волга». Мальчишки, гонявшие оранжевый мяч у подъезда расступились, освобождая дорогу. Машина плавно набрала ход, покатилась по залитому солнечным светом двору, повернула налево и исчезла в темной глубине арки.

Начальство уехало, это неплохо, это даже хорошо, потому что теперь, в его отсутствии, можно спокойно заняться делом. Руденко выставил локти в стороны, завел их за спину, расправляя плечи.

Итак, что мы имеем на данный момент? Имеем ли то, что имеем. Жаркое утро. Однокомнатная квартира на втором этаже. Двадцатиметровая комната просто завалена тополиным пухом. Последние три дня окна оставались распахнутыми настежь. Пуха налетело столько, что в углах комнаты выросли бесформенные, дрожащие от дуновения ветра, сугробы.

У голой торцевой стены, свернувшись калачиком, спит хозяин этой тополиной берлоги Осипов Герман Николаевич. Теперь он так далек от мирской суеты, что его вечный сон не тревожит, ни присутствие в его жилище посторонних совершенно незнакомых людей, ни жара, ни помойные зеленые мухи, слетевшиеся на сладкий запах мертвой плоти.

Бельевой двустворчатый шкаф с облезлой полировкой, диван, круглый стол у окна, три венских стула с гнутыми деревянными спинками. Даже телевизора нет. Обстановочка, прямо сказать, спартанская. Немного оживляют эту совсем унылую картину беспорядочно развешанные по стенам вымпелы спортивных обществ, плакаты с изображением супертяжеловесов, чемпионов мира по боксу прошлых лет. Плакаты пожелтели, дешевая бумага выцвела и, кажется, готова развалиться, рассыпаться от легкого прикосновения руки. И, наконец, засохший куст герани на подоконнике, а рядом несколько пустых посудин из-под водки.