День без любви - Данилова Анна

– Думаю, это у вас наследственное, ваша сестра тоже не раз задавалась этим вопросом. Но, как видно, она поняла всю горечь одиночества слишком поздно.

– Что вы имеете в виду?

– Что, прими она решение выйти замуж раньше, она бы давно уже жила в Стамбуле с Биртаном, а я, возможно, нянчил бы внука или внучку. Хотя не исключаю такой возможности, что это был бы мой ребенок.

– По-вашему, она вкусила, что называется, свободы и… отравилась ею?

– Не знаю… Я этого не говорил.

– Джаид, и все же – что вы думаете о ее смерти?

– Я думаю, что мы должны попытаться сами понять, кому же нужна была смерть Ирины.

– Вот вы сказали, что она, как иностранка, не могла купить землю… и оформила ее на Румяну, так?

– Да. Я знаю эту девушку и доверяю ей, хотя все это со слов Ирины. Вы что же, думаете, Румяна заказала убийство Ирины? Чтобы ей достался и дом? Я не знаю всех законов, но, по-моему, это было бы нелепое убийство.

– Понимаете, я сказала первое, что пришло в голову. Джаид, раз мы уж с вами встретились, может, попытаемся найти того таксиста? Ну, хотя бы что-то…

– Если бы я его только нашел, – прошептал Джаид, и в глазах его блеснули слезы. – Он не знал, что творил… кого убивал…

18. Шумен. Декабрь 2005 г.

Она сидела на полу, по-турецки, неподвижно, и это продолжалось так долго, что тело ее затекло, заныло. Комната погрузилась в тревожный, серый, наполненный призраками полумрак. Она подумала, что вот так, вероятно, люди и сходят с ума. Когда она закрывала глаза, ей казалось, что она не одна, что вокруг нее, словно возле костра, сидят молчаливые, с укоряющими и презрительными взглядами и обветренными смуглыми лицами мужчины. Дыхание их смешивается с дыханием лошадей, и в комнате скоро будет нечем дышать. Ей же самой казалось, что руки ее в крови, липкие, и что кровь на них, человеческая кровь, смешалась с пылью и землей, и что она никогда их не отмоет. Хотя крови-то нигде и не было. А была только грязь, земля, которая втиралась в кожу, въедалась в каждую пору, забивалась под ногти. Момента, когда она отмывала руки, она не помнила. Хотя сейчас, если бы она осмелела настолько, чтобы рассмотреть свои руки, она увидела бы на них жирный блеск крема. Словно ничего и не было. Ни лопаты, ни скребка, ни будоражащих царапающих звуков металла о глиняный сосуд. Тогда она действовала как во сне. Именно в детских снах, вероятно, ее недавний родственник Стефан видел, как он находит этот самый клад, возможно, и Николай тоже просыпался по утрам и плакал, бедный мальчик, понимая, что клад, который он только что раскопал, остался там, в его снах. И, размазывая слезы по щекам, он представлял, что у него тоже руки испачканы землей.

Она нашла клад деда Райко. Неожиданно для самой себя. Нашла – и не поверила в случившееся. И теперь сидела в своей тихой маленькой квартире (куда она привезла в большой дорожной сумке заляпанный грязью сосуд), запертой на ключ, и смотрела на кувшин с отбитым горлом, в котором, она знала это точно, лежали золотые монеты. Как в кино! Как в романах о кладоискателях.

«И что все это теперь значит? – спрашивала она себя. – Как я теперь буду жить? Ведь теперь мне никто, кроме Биртана, не нужен». Но Биртан… Мужчины не любят успешных женщин. Когда он поймет, что теперь она сильная и у нее будет свой дом, что у нее только сейчас появилось право настоящего выбора, не бросит ли он ее? Ведь пока что он, да и Джаид испытывают чувство, схожее с желанием покровительства по отношению к женщине. Им нравится ей помогать, обещать, давать клятвы, и они прекрасно понимают, что она слаба, что у нее ничего нет и что она находится в зависимости от их подарков, денег. А теперь, когда станет ясно, что у нее появились эти проклятые деньги, захочется ли им продолжать играть роль благодетелей? Хотя это Джаид смешивает чувства с деньгами (и, надо сказать, не всегда это так уж неприятно). С Биртаном же все иначе. Но Биртан находится в зависимости от отца, от его денег, от его отелей. От его решений. А что, если купить отель где-нибудь под Варной, в Черноморске, к примеру, или в Созополе? Сказочные, дивные места! Но простит ли ей Биртан потом, позже, когда у них будут уже дети, ее желание покровительствовать ему, покупать отели?

Сладкое, звонкое, праздничное чувство подкатывало к горлу, и ей захотелось закричать, зарыдать, чтобы выплеснуть из себя всю горечь унижений и обид, которые скопились в душе еще со времен ее неудачного замужества. Вот тогда она окончательно освободится от своего прошлого и начнет новую жизнь. В обнимку с этим теплым грязненьким кувшином, набитым золотыми монетами – аспрами, пиастрами, курушами^[2].