Обратный отсчет - Малышева Анна

– Да я и сейчас замужем, – легко ответила она. – В третий раз закинула невод… Вот поешь, и я покажу тебе Эрикову фотку. Тише, тише, не давись!

Глава 6

Нельзя сказать, чтобы он был сильно потрясен – скорее сбит с толку. Марфа так спокойно сообщила об этом, что ему стало ясно – о нежных чувствах с ее стороны нет и речи. Но этой ночью она чуть ли не объяснялась ему в любви, так что он не знал, что и думать… «Или она со всеми так?» Эта мысль была настолько неприятна, что он разом утратил аппетит и отодвинул тарелку.

– Хочешь долечку? – предложила она. Уютно устроившись напротив него в красном креслице, женщина тонко срезала корку с апельсина. Отложив ножик, вонзила тонкие пальцы в тугую сердцевину и с сочным треском разделила фрукт пополам. Брызнул бледный оранжевый сок, женщина облизнулась. – Обожаю апельсины. Если посчитать, сколько я уничтожила их за свою жизнь… Эй! Э-эй?! Ты что – подавился?

Дима залпом выпил остывший чай. Марфа смотрела на него, сдвинув брови и машинально разбирая апельсин на дольки. Потом вдруг иронично улыбнулась:

– Я поняла. Ты заревновал? Прости, это так неожиданно… Ты что – не предполагал, что я могу быть замужем? Я ведь совершеннолетняя.

– Все в порядке, – сказал он, стараясь, чтобы в его голосе не было вообще никакого выражения. Но не получилось – в нем очень ясно прозвучали подавленное раздражение и растерянность.

– Разумеется, все в порядке! – добродушно подтвердила Марфа, принимаясь поедать дольку за долькой. – У меня счастливый брак, муж меня любит, и я им довольна. А здесь у меня интересный роман. А ты бы как хотел? Чтобы я чего-то стыдилась? По-моему, нечего.

– Нечего, – все так же сдавленно ответил он. – Я не собираюсь читать тебе мораль.

– Да и права не имеешь, – спокойно напомнила женщина. – А ты ревнивец! Тот, кто изменяет сам, как правило, сильнее ревнует, я давно заметила. Постой, сейчас я вас познакомлю!

Она вымыла руки и принесла из прихожей сумку. Дима съязвил над ее семейственностью – у Марфы имелся целый миниатюрный фотоальбом, где помещались все ее друзья и родственники. Эрик, ее третий муж, занимал почетную первую страницу.

– Ему это очень льстит, – пояснила женщина. – Ведь мелочь, а приятно. На самом деле мне все равно, на какой странице он будет.

Эрик, на взгляд Димы, ничем не отличался от сотен тысяч сухопарых европейских пенсионеров, упорно не желающих принимать старость, как данное. Подтянутый живот, аккуратно подстриженные седые волосы, молодые глаза за стеклами дорогих очков, нарочито неброская одежда спортивного стиля – все это очень не понравилось Диме, и прежде всего потому, что такого Эрика в самом деле можно было любить. Он критически хмыкнул, и Марфа отняла альбом:

– Нечего, нечего, он отличный парень!

– Сколько ему лет? Во Второй мировой войне, во всяком случае, не участвовал?

– Глупо. – Марфа спрятала альбом в сумку. – Ему тогда должно быть под девяносто. Эрику шестьдесят пять. Он бывший госслужащий, на пенсии. Я бы показала тебе домик с садом, где мы живем, но теперь не стану. Ты странно все воспринимаешь.

– Госслужащий на пенсии? – скривился Дима. Его неудержимо тянуло язвить. – А выглядит, как миллионер. Знаешь, как эти старички, которые никак не желают склеить ласты вовремя и делают подтяжки, скачивают жир, колются гормонами…

– Эрик не делает подтяжек и не принимает гормонов. – Марфа чуть побледнела, и ее голос дрогнул. – Он просто следит за собой и занимается спортом. В случае необходимости может кому угодно своротить челюсть – ты не смотри, что он такой добрый с виду.

– Ох, прости!

– А ты его не обидел. Нельзя обидеть человека, которого совсем не знаешь. Ты хотел посмеяться надо мной, но и тут промазал. Если бы я стыдилась Эрика – разве стала бы его показывать?

Она раздраженно отвернулась к раковине, вдруг все бросила и перекрыла воду. В наступившей тишине было слышно только, как с покосившейся стопки тарелок капает мыльная пена. Дима мучился – он ясно видел, что Марфа неравнодушна к своему пожилому сожителю. Чего доброго, еще влюблена в него?! А что же такое он? Московское развлечение? Приятель на уик-энд?

– И вообще. – Марфа все еще стояла к нему спиной, и ее голос звучал неприязненно и глухо. – Одиннадцатого я уеду, и все кончится. Давно я не чувствовала себя так глупо!

– Ночью ты говорила другое.

– Ночью! – Она повернулась и рассмеялась ему в лицо – язвительно и горько. – Ночью мы все говорим другое! Особенно я. Ты можешь считать меня сумасбродкой, но знай – я всегда искренна. И если я говорила тебе что-то… Значит, чувствовала это.