Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы - Крамер Марина

Даже в темноте машины было заметно, как вспыхнули румянцем щеки молодого телохранителя.

– Если только вы не передумали.

– Никита! – укоризненно проговорила Марина, высовываясь между сидений. – Я тебе обещала и сдержу слово. Сейчас вот Гену высадим – и поедем.

Они довезли Гену до дома, Марина пересела вперед, и джип рванулся из двора на трассу. Коваль чувствовала небывалую легкость – все вышло даже лучше и проще, чем она думала. И жар загребать можно чужими руками, и спать спокойно – Бесу теперь будет не до нее.

Они сидели с Никитой в маленьком итальянском ресторанчике в центре города, ели пиццу и разговаривали. Никита во все глаза смотрел на Марину, как будто хотел лучше ее запомнить, невпопад отвечал на вопросы, смеялся над собственными промахами и выглядел абсолютно счастливым. Марину же не покидало какое-то странное ощущение надвигающихся неприятностей. Она не могла понять, откуда оно взялось, это чувство, когда опасности вообще не существовало? Люди Ворона, ясное дело, уже за ними не охотились. Мишка объяснил, что кто-то из его охраны увидел выходившего из мэрии Вишнева вместе с телохранителем жены Беса Виолы – Гена был фигурой приметной, а потому подозрение пало на него практически сразу.

Но когда бумаги оказались у Ворона, он сразу же пообещал, что никаких «хвостов» больше не будет, и слово сдержал.

– Вы не хотите прогуляться? – внезапно предложил Никита.

– По набережной? – уточнила Марина, и Никита кивнул.

– Я люблю там гулять вечером, когда никого нет.

– Сейчас уже ночь, так что полное уединение нам гарантировано, – усмехнулась она и встала.

Было прохладно, с реки дул ветер, поднимая с парапета снежинки и разнося их по пустынной набережной. Марина с Никитой брели вдоль реки и молчали. Ночь оказалась удивительно звездной, небо было усеяно мелкими звездочками, казавшимися наклеенными на бархатную бумагу.

– Красиво, да? – задрав голову, проговорила Коваль. – Почему-то в Англии все другое – даже небо. Или мне просто так кажется?

– Вы не хотите вернуться? – спросил Никита, набрасывая ей на голову упавший капюшон.

– Сюда? Нет. Меня сегодня Ворон об этом же спросил. Мне здесь стало неуютно, Никита. Даже с этим лицом. Душу-то не перекроишь, сердце не переделаешь. А там все отпечаталось. Нет, я уже не вернусь, – грустно сказала она. – Так и буду страдать от ностальгии.

Он проводил ее до дома, стоял у подъезда и держал за руку, словно боялся и не хотел отпускать.

– Ты ведь понимаешь, да? – Марина смотрела на него снизу вверх и в глазах читала – нет, не понимает. – Никита… я не могу. Я вижу, чего ты ждешь, но поверь – так будет лучше для нас обоих. Еще никому близость со мной не приносила счастья.

– Я не боюсь.

– Зато я боюсь. С меня хватит…

Он вдруг схватил ее за плечи и привлек к себе, легко преодолевая сопротивление, завладел губами, приподнял над землей. Марина изо всех сил вырывалась, но он держал крепко. Наконец ей удалось освободиться, и Коваль изо всех сил ударила Никиту по щеке:

– Я ведь просила тебя – не надо!

Он потер горевшую щеку и пробормотал:

– Простите…

– Пошел отсюда! – рявкнула она и скрылась в подъезде.

Этот эпизод не смог испортить ей ощущения от удачно проведенного дня, и Марина, смыв макияж, спокойно уснула, не видя снов и не мучаясь кошмарами.

С утра два телефонных звонка вернули ее к реалиям российской жизни. Первой оказалась Ветка. Виноватым голосом она попросила разрешения приехать. Никакого желания видеть ее у Марины не было…

– Забудь, что я вообще когда-то была в твоей жизни. Для твоего же блага забудь, поняла? Это дружеский совет, – сказала она в трубку и, не слушая покаянных воплей ведьмы, заблокировала ее номер.

Звонок от Гены оказался куда более кошмарным.

– Зачем вы это сделали? – сразу накинулся он, даже не потрудившись поздороваться.

– Сделала – что? – не поняла Марина. – И вообще-то доброе утро, Геннадий.

– А оно доброе?

– Ну пока вроде да.

– Никиту нашли мертвым недалеко от вашего дома. Огнестрельное в голову, – отчеканил Гена, и Коваль выронила трубку.

Почему-то это известие шокировало ее настолько, что Марина потеряла способность разговаривать. Она сидела на кровати и раскачивалась из стороны в сторону. «Бедный мальчик… бедный мальчик…» – билось в голове, а перед глазами стояло лицо Никиты – улыбающееся, открытое и счастливое.

Гена приехал через сорок минут, обеспокоенный оборвавшимся разговором и тем, что Марина больше не сняла трубку. Она не могла даже встать и открыть дверь, и тогда он просто вынес замок ударом ноги, ворвался в комнату и обнаружил Коваль сидящей на кровати и раскачивающейся, как китайский болванчик. Осторожно, чтобы не испугать и не сделать хуже, Гена обнял ее за плечи, прижал к себе:

– Марина Викторовна… не надо так… вы ни при чем. В него из травматического пистолета выстрелили, он пытался драку разнять. Там камера видеонаблюдения на углу дома, записи посмотрели в милиции. Случайность, глупая случайность… жалко парня…

– Я могла этого не допустить, – вдруг выговорила Марина. – Мне надо было оставить его у себя. Мне надо было уступить! Он остался бы жив… А так… Я снова убила человека, снова – просто потому, что он повелся на меня! Меня даже в ад не пустят с моими грехами, так и буду между болтаться… Я ведь просила его, предупреждала! Я не хотела… и тогда нужно было до конца идти, до конца… – она заплакала, уронив голову на колени.

– Глупости! – повысил голос Гена. – То, что должно случиться, всегда случается, вы не хуже моего это знаете. Прекратите убиваться и… все, хватит, едем за билетами.

– Но…

– Я обещал вчера Женьке, что сегодня отправлю вас в Москву. Все-все, Марина Викторовна, хватит сырость разводить.

Спорить и объясняться сил не осталось, Марина послушно встала и побрела в душ.

Из больницы Хохол ушел на третий день, категорически отказавшись лечиться. Температура у него снизилась, и вылеживать на больничной койке он совершенно не собирался.

– На мне как на собаке – еще не такое заживало, – заявил он разозлившейся Марье. – И вообще – знаешь, мне пора собираться.

– Куда с такими руками?

Женька оглядел свежезабинтованные кисти и проговорил:

– Вот по поводу рук… Маша, давай договоримся – это мы с тобой аккумулятор меняли, я кислотой облился. Маринка не поймет, она постоянно мне говорила, что не в татухах прикол.

Маша насмешливо посмотрела на возвышавшегося над ней на добрых три головы Хохла и улыбнулась:

– Не стыдно? Сам врешь, как малолетка, и меня еще вынуждаешь.

Женька молитвенно сложил забинтованные руки под подбородком:

– Мышка… родная, что хочешь проси!

Она только рассмеялась чуть громче и махнула рукой:

– Ты ж меня знаешь… А вообще… Спасибо тебе, Женька. Ты мне здорово помог, зря я на тебя кричала.

Женька нагнулся и чмокнул ее в макушку.

– Ну, вот и будем квиты, Машуль, да? Ты только пообещай мне, что больше не влипнешь в такое, да? Если что – ну, позвони ты, не сиди и не жди, пока заполыхает!

Маша опустила глаза и кивнула.

– Вот и умница, – улыбнулся Хохол.

Марина бродила по Домодедово уже больше часа. Самолет Хохла задерживался по погодным условиям, и она нервничала. Только сейчас Коваль осознала и поняла, насколько соскучилась и исстрадалась без него, как хочет обнять и поцеловать, прижаться к его сильному плечу, почувствовать аромат его туалетной воды. И вот момент встречи опять отодвигался на непонятный срок.

…На кладбище она все-таки съездила, уговорила Гену завернуть туда после покупки билетов. Могилы были занесены снегом, сквозь который пробивалась сухая кладбищенская полынь. Марина смахнула снег с лавки, села, обламывая стебли роз и опуская их на могилу Егора. Черная плита больше не казалась такой уж страшной – почему-то, заглянув за край жизни, Марина перестала бояться кладбищ. И даже собственный портрет на соседней плите больше не пугал. Дул ледяной пронизывающий ветер, проникал под шубу и свитер, но Марина даже не замечала этого. Она чувствовала опустошение – и ничего больше. Дело сделано… и никаких эмоций больше – только пустота и усталость.

– Поедем, Гена, – поднявшись с лавки, попросила Коваль и, выходя из оградки, бросила прощальный взгляд на могилу мужа, но ничего, против обыкновения, не сказала.

Крепко уцепившись за Генину руку, она шла по дорожке и вдруг произнесла, чуть замедлившись:

– Ты знаешь, а ведь впервые он не тянет меня к себе. Всегда не отпускал, звал обратно – а сегодня молчит. И я впервые ухожу спокойно и без слез. Такого никогда не было…

Гена успокаивающе похлопал ее по руке:

– Вы ведь сами говорили – все проходит.

Коваль промолчала, устремив взгляд на большие кладбищенские ворота – в них входила Виола в белой шубе и черном платке. Увидев Марину, она ускорила шаги и подошла вплотную, бросив Гене: