Апостолы судьбы - Михайлова Евгения

— Конечно, поздно. У меня теоретически нормированный рабочий день. Ладно-ладно. Чего ты от нее сейчас хочешь услышать?

— Давай дадим ей это почитать. Не знаю, какой может быть ее реакция, но хитрить она точно перестанет. Если, конечно, она это делала.

— Давай, — после паузы очень серьезно сказал Слава, положив на стол несколько страниц, исписанных детским почерком. — Слабое у нее сердце или очень слабое, убивается она по убиенному мужу или делает вид, но это свидетельство мать прочесть должна. Я внимательно перечитаю его после допроса, когда никто не помешает мне залить страдающую душу каким-нибудь бальзамом.

— Слава, ты не поверишь, но я захватил пузырь того, без чего твоя нежная душа может просто обуглиться. Не бегать же известному следователю по дешевым пивнушкам.

— Быстро сунь это в ящик стола и отойди от меня. С тех пор как ты отказался от гарантированной зарплаты в Генпрокуратуре, я тебя все время подозреваю в провокациях.

— Похоже на синдром и манию.

— Ладно, не время диагнозов. У меня по твоему поводу тоже есть наблюдения. Работаем.

Галина Петровна вошла в кабинет и села на стул, не поднимая глаз. У нее было лицо человека, которому совершенно безразлична собственная судьба. Разговор со Славой она повела по привычной схеме. Ничего не помнит. Мотивов убийства не было. Команды ей давала невидимая гадалка, найти которую не представляется возможным.

— Извините, я перебью, — вмешался Сергей. — У меня кое-что есть для вас, Галина Петровна. Я был в больнице у Марины. Вот что она написала.

— Как она там? — холодно спросила Иванова.

— Вообще-то неважно, — ответил Сергей. — Здесь есть, кстати, и заключение врачей.

— Ну, и что ж она написала? Сначала отца оговорила, а теперь рассказала, какая мать у нее убийца?

— Тихо! — вдруг стукнул кулаком по столу Слава. — Сегодня припадков не будет. Если ты мать и человек вообще, то прочитай это и перестань затягивать следствие. Тебя ребенок хочет из тюрьмы вытащить! Замученный, несчастный ребенок хочет, чтоб у него была хоть такая мать, раз другой нет. — Слава нервно выдвинул ящик стола, посмотрел на бутылку водки и задвинул ящик обратно. Процедура помогла. Он вытер рукой лоб и успокоился.

Галина Петровна, испуганно глядя на мирного обычно следователя, протянула за бумагами руку. Через пару минут она сказала:

— Извините, а по вашим правилам можно мне одной это почитать?

— Читайте, — кивнул Слава, и они с Сергеем вышли в коридор покурить.

Вернулись они, когда за дверью кабинета раздались такие горькие, отчаянные рыдания, как будто женщине показали ее душу, истерзанную в клочья. Говорить Иванова в тот день не смогла. Но, когда ее уводили, она повернулась к Славе и сказала:

— Я потом… Я все вспомню и расскажу…

* * *

Дина выбрала кулон — крупный овальный аметист в платиновой оправе. Внутри розовато-сиреневого камня плавали три «счастливых» бриллианта.

— Очень красиво, — одобрила Алена. — А Кате возьми это сердечко из сапфира с черными бриллиантами. Смотрится благородно и загадочно. Что касается меня, то я остановлюсь на кольце с черным опалом, он крепко-накрепко сидит в оправе, что, как выяснилось, меня устраивает. — Она улыбнулась Дине, та внимательно смотрела ей в глаза. — Знаешь, живешь-живешь, думаешь, что современнее и свободнее тебя и нет никого. А потом вдруг — раз! — хочется лишь постоянства, крепости, надежности, короче, оков. Это значит, молодость тю-тю. И черт с ней.

— Когда слышишь от подруги подобные речи, полагается спросить: хочешь поговорить об этом? Но я подожду, когда у тебя самой появится такое желание.

— А что. Это не исключено.

— Здравствуй, Вика! — Дина повернулась к знакомой актрисе, которая налетела на нее с объятиями. — Ужасно рада тебя видеть. Ты просто изумительно выглядишь в этом потрясающем платье.

— Валентино Гарвани, — деловито прокомментировала Алена.

— Точно. Между нами — пятьдесят тысяч баксов. И совсем секрет — оно не мое. Была сегодня на показе, дали поносить до утра. С ума сойти, правда?

Вика прошлась, как по подиуму, и сделала эффектный поворот вокруг своей оси. Платье из тончайшего шелка струилось, трепетало и переливалось. Сочетание цветов было ошеломляющее. Нежно-салатовый лиф, светло-серый тон юбки переходил в приглушенно-синий, а фиолетовые рукава — объемные фонарики в форме крупных букетов — придавали наряду изысканную завершенность. Вика поймала несколько завистливых взглядов и громко захохотала.