Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение - Гринева Екатерина

– Ри-точ-ка! Милья! Что ты?

– Просто так… – я шмыгнула носом и вытерла слезы ладонью. – У меня неприятности по работе.

Его всепроникающий взгляд с сочувствием смотрел на меня.

– Рита! – тревожно спросил он. – Что у тебя с лицом? Блю, синие круг и губа?..

– Это пустяки. Просто синяки. Я упала и ушиблась, – сказала я, отворачиваясь в сторону.

А потом меня обхватили такие родные руки, и я ощутила, что мне трудно дышать, что спазм подступает к горлу. Я всхлипнула, и он погладил меня по голове. Я перехватила его руку, поцеловала тыльную сторону ладони и прижалась к ней щекой.

– Эрнст! Ты не уезжай. Ты мне очень, очень, нужен, – плакала я. – Прошу тебя, Эрнст!

Он смотрел на меня, как бы раздумывая, а затем поцеловал в губы, да так, что мои губы заболели, заныли. Боль была сильной, но я ее почти не чувствовала – ждала. Ждала, что он скажет.

– Рита! Я скоро вернусь. Я хотел только повидать маму. У нее день рождения. И приехать обратно. И еще я… я понимаю… что… – Он снял очки. – Не знаю. Я не хотел говорить рано. Но… – он запнулся. – Потом… Но я не могу, раз ты здесь… я хотел сделать вам предложение, Рита!

И тут я уже зарыдала и замолотила кулаками по его груди.

– И ты молчал? Да как ты мог! Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

– Я люблю тебя, Рита! Я полюбил с самого первого взгляда. Никого не любить так, как ты. Но я думал: я тебе не нужен. Нет. Тебе не нужна моя помощь. Все сама. Рита!

У меня закружилась голова, и я села на кровать.

– Рита! Что с тобой?

– Ничего! – улыбнулась я. – Говорят, от счастья не умирают. Но я что-то в это плохо верю. – И я легла ничком на кровать. – Замечательный у тебя номер.

Он стащил с кровати чемодан и лег рядом. Я провела пальцем по его щеке.

– Ты славный! И я теперь все время буду заставлять тебя помогать мне. Будешь моим самым главным помощником.

Он улыбнулся.

– Рита! Зачем говорить? У нас еще есть время для других дел.

Он мягко обхватил меня руками, мое тело словно расплавилось под его руками. Я закрыла глаза и потерлась щекой о его подбородок.

– Я так хочу тебя.

Он быстро освободил меня от одежды, и по своему учащенному дыханию я поняла, как я возбуждена и как мне хочется поскорее прижаться к нему, слиться с ним. Я вся дрожала от нетерпения.

Его ладони скользнули вниз и застыли на моих бедрах.

– Ты еще одет, – шепнула я и принялась помогать ему, чувствуя ладонями его кожу и его нетерпение. Такое же сильное, как и мое.

Эта бешеная гонка, в которой было столько нежности и ярости, это наслаждение, разрывающее тело, тепло, переходящее в жар, когда все внутри наливалось и саднило…

Я обхватила его ногами и задвигалась быстрее. Наши скользкие от пота, горячие, влажные тела прильнули друг к другу, меня сотрясала крупная дрожь. Он ударил во мне мощно, тяжело, и эхо чувственного наслаждения отдалось в моем теле звенящим вибрированием, как натянутая струна.

Эрнст лежал рядом и сопел. Я повернулась к нему и уткнулась носом в подмышку, где кучерявились рыжеватые волосы – запах был кисловато-терпким, родным. Он приподнял мне волосы и смачно поцеловал в шею, я рассмеялась.

– А почему не в губы?

– Они же у тебя болят. – И он дотронулся до них пальцем. – Я это чувствую. И сейчас или в следующий раз ты мне все расскажешь. Ладно? Между нами не должно быть никаких тайн.

Зеленая лужайка радовала глаз. Аккуратные клумбы пестрели буйным многоцветьем: вверх взмывали синие, красные, лиловые, белые и ярко-желтые язычки пламени. На лужайке носилась темно-оранжевая стрела, то припадая на задние лапы, то смешно подпрыгивая.

Я смотрела из окон своего замка на лужайку и улыбалась. Первое время я никак не могла привыкнуть к перемене места жительства – мне все время казалось, что это сон, я скоро проснусь, и опять меня ждут командировки, Боб Лазуткин, Динкины жалобы, собственное одиночество и ощущение, что жизнь несется на всех парах неизвестно куда. Но уж точно не туда, куда хочется.

У Динки все было хорошо; она вышла замуж за Панина, и у них родились еще двое пацанов. Одни мужики, вздыхала Динка. С ума сойти! Зато помощников и телохранителей сколько, возражала я. Это точно, качала она головой.

Каждый год летом Динка вместе со всем своим семейством приезжала к нам, и в моем замке устанавливалась настоящая анархия и кутерьма. Игорь уехал обратно в Германию, но часто звонит Дане, и тот уже два раза гостил у отца – в большом доме в Мюнхене. Мы ничего не знаем об Игоре, где он работает и есть ли у него постоянная подруга. Когда Динка допытывалась об этом у Дани, тот сказал, что отец живет один, но женщины звонят ему по телефону: он слышит их голоса на включенном автоответчике. А одна, красивая девушка-блондинка лет двадцати приезжала к отцу домой, и он познакомил ее с Даней, а потом ненадолго вышел с ней. Но через полчаса вернулся. Мы с Динкой решили, что это – его новая любовь.

Об Игоре я уже почти не вспоминала. Все уже осталось в прошлом. Окончательно.

– Мам! – девочка со светлыми кудряшками вбежала в светлую гостиную с большими светлыми окнами – прозрачную, с необыкновенно стильной деревянной мебелью. Я сама выбирала мебель по каталогу после долгого обсуждения с мужем. Мы спорили, какой цвет лучше, но в конце концов он сдался и махнул рукой, сказав, что я могу делать все, что хочу.

– Мам! Петр опять хулиганит. – В нашей семье дети говорили на двух языках. Мы сразу с Эрнстом решили, что так будет правильней.

– Я сейчас наподдам этому Пете. Да так, что мало не покажется, – пообещала я дочке, присаживаясь возле на корточки. – У тебя на щечке царапина.

– Это меня кошка.

– Неправильные методы воспитать, – услышала я сзади голос мужа, он вышел к завтраку. Он чмокнул меня в щеку и сел за стол. На столе стояла большая миска с мюсли и красовались фрукты в вазе. Очень правильный и здоровый завтрак. Никакого кофе литрами и бутербродов-сухомятки.

– Самые правильные! Самые верные методы, – проворчала я.

– Петя! Иди завтракать!

Темноволосый мальчишка влетел в гостиную, вертя головой из стороны в сторону. У него был коротко стриженный затылок и круглые карие глаза, смотревшие на всех с радостным изумлением.

– Мам! А там внизу около конюшни карета стоит! Ты обещала покатать нас. Весной. Обещала! Давай сейчас туда пойдем. А?

– В другой раз.

– Нет, мама! – заканючил он. – Давай сейчас.

– Репейник! Ладно. После завтрака.

Мы сидели все за столом – большим круглым столом и завтракали. Эрнст смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулась в ответ. Он был в костюме и уже собирался выезжать на работу. Свежевыбритый, пахнущий одеколоном. Вот только галстук был повязан немного криво. Галстуки обычно ему повязывала я, но в этот раз я провозилась на кухне и не успела.

– Как спал?

– Неплохо. После командировки хотелось бы отдохнуть. Но… – И он накрыл мою руку своей. Я обхватила двумя пальцами его указательный.

– Мы поели! – дети вылезли из-за стола.

– У тебя есть время спуститься к реке? Посмотреть нашу карету?

Эрнст посмотрел на часы.

– Немного. Но есть.

На лужайке бегал пес. Без остановок, как заводной.

– Джим! – позвала я его. – Джим! Пойдем с нами.

Ирландский сеттер остановился и прислушался.

Дети побежали вперед, мы шли за ними. Пес носился туда-сюда, осознавая свою почетную роль сопровождать всех членов семьи.

Карета стояла внизу. В пристройке рядом с конюшней. Муж был страстным лошадником и держал лошадей.

Карета была настоящей – белой с позолоченными завитушками. Я хотела приехать на свою свадьбу непременно в карете. И мой муж – лучший в мире мужчина – исполнил мой каприз.

Мы вошли внутрь. Свет лился сверху из окна, и лучи сверкали, танцевали на позолоте, отчего казалось, что карета украшена драгоценностями.

Дети залезли внутрь, обежали пару раз вокруг кареты и снова умчались к дому, сопровождаемые ошалевшим от весеннего воздуха ирландским сеттером.

Мы с Эрнстом забрались в карету.

– А помнишь? – сказал он мне, хитро улыбаясь.

– Конечно, помню. – Я положила голову ему на плечо.

Я помнила нашу свадьбу – путешествие в карете, длинное белое платье, – я чувствовала себя волшебной принцессой из сказки.

– А давай-ка действительно повторим наше путешествие в карете. Вместе с детьми. Чего она стоит без дела?

– Ты – сумасшедший! – улыбнулась я.

– Я давно стал сумасшедшим, – шепнул он, целуя мне мочку уха. – В тот самый момент, когда увидел тебя и решил, что ты обязательно станешь моей женой.

– И что?

– Я могу сказать одно. Я самый счастливый сумасшедший в мире.

– Тогда я от тебя недалеко ушла. Мне тоже говорили, что я сумасшедшая – уехать в чужую страну, где меня ждет неизвестно что, без знания языка, без солидного капитала. Мне вообще говорили, что ты – аферист и вместо замка меня ждет здесь хрущоба.

– А что такое хрущоба?