Завещание веков - Левенбрюк Анри

Я отвел глаза от картины и улыбнулся нотариусу. Это был маленький тучный человек с загорелой морщинистой кожей. Густыми черными короткими волосами и пронзительным взглядом он походил на корсиканца, но обладал прирожденным тактом англичанина. По моим расчетам, ему было около шестидесяти, однако выглядел он не больше чем на пятьдесят. Он принадлежал к числу людей, которые в пожилом возрасте начинают бояться полноты и отказываются от виски в пользу минеральной воды «Перье». Я хорошо представлял себе, как он играет в гольф в Сен-Ном-ла-Бретеш или в теннис в закрытом зале. И еще я ясно видел, как он умрет, ударившись головой о грунтовый корт, сраженный внезапным сердечным приступом, под испуганным взором друга-адвоката, который его чересчур загонял.

– Уже одиннадцать лет. После похорон я встретился с ним только один раз. Мне не хватило духу дать ему по физиономии, и я уехал в Нью-Йорк.

Нотариус покачал головой, сделав вид, будто не расслышал последней фразы.

– Вы его единственный наследник. Единственный родственник.

Он говорил быстро. Словно отрепетировал сцену десять раз.

– …Ваш отец все предусмотрел, вам не нужно заниматься похоронами, придется только подписать некоторые бумаги.

– Тем лучше.

– Но есть еще наследство… Он завещал вам все свое имущество, и вы должны решить, что с этим делать.

– Понятно. Деньги его меня не слишком интересуют. Но возможно, какие-то вещи моей матери… Все остальное лучше всего отдать благотворительным фондам… это снимает проблему с налогами, не так ли?

Пайе потер подбородок.

– У меня здесь целый список, Дамьен. Все-таки у ваших родителей были довольно ценные картины. Это надо обсудить. И в парижской квартире действительно имеются вещи, принадлежавшие вашей матери, возможно, что-то есть и в доме в Горде…

– Где?

Он посмотрел на меня, сдвинув очки на лоб.

– В Горде. Ваш отец купил дом в Провансе около двух лет назад. Вы этого не знали? Именно там и случилась автокатастрофа. Точнее, в Воклюзе…

– Какого черта его туда занесло? Я думал, он ненавидит провинцию!

Нотариус не ответил. Вид у него был смущенный. Он протянул мне фотографию – надо полагать, этого самого дома.

– Те… тело все еще там? – спросил я, беря снимок.

Трудно выговорить слово «тело», когда речь идет о твоем собственном отце… Все-таки есть вещи, запретные даже для отъявленных циников.

– Нет, его перевезли в Париж, и похороны, если вы ничего не имеете против, состоятся послезавтра.

– На монпарнасском кладбище?

Нотариус неловко кивнул. Мой мерзавец папаша имел наглость завещать, чтобы его похоронили рядом с женой, на кладбище, куда он, насколько мне известно, ни разу не заглянул! Я угадывал по глазам мэтра Пайе, что он опасается моей реакции. Однако по зрелом размышлении я пришел к мысли, что мне все равно. Я не из тех, кто приходит лить слезы над могилой. Я не нуждаюсь в камнях, чтобы помнить родных людей – этот символ мне ни о чем не говорит. Если старик надеялся искупить грехи, завещав положить его рядом с женщиной, которую он бросил, – пусть его… Будет ли он лежать там или в другом месте, зло уже было совершено, да и для матери это тоже ничего не меняло.

Я взглянул на фотографию. Поляроидный снимок, однако качество неплохое. Небольшой узкий каменный дом посреди цветущего сада. Это было так не похоже на моего отца! Но знал ли я его по-настоящему? В конце концов, он мог измениться за эти годы. Насколько человек вообще может измениться.

– Горд – одно из красивейших мест во Франции. Городок, знаете ли, стоит на скалах, и это… это великолепно.

Я почти не слушал нотариуса. Я старался понять.

– Каким образом произошла авария?

– Было два часа ночи, ваш отец не вписался в поворот, машина упала в пропасть… В пяти минутах езды от дома…

– Какого черта он делал в машине в два часа ночи в этом треклятом городишке?

Мэтр Пайе пожал плечами.

Что-то здесь не сходилось. Я никак не мог представить себе все это. Зачем старик купил дом в маленьком городке на юге Франции? Возможно, тут была замешана женщина. Но нотариус явно ничего об этом не знал…

Отец родился в Париже и всю жизнь провел в этом городе. Здесь он учился, здесь работал. Он познакомился с моей матерью в Париже и женился на ней в Париже, сделал ей ребенка в Париже и бросил ее в Париже, когда у нее обнаружили рак. Он ненавидел деревню, ненавидел провинцию – даже пригород для него был местом слишком удаленным. Я не мог придумать хоть какой-нибудь чертовой причины, чтобы он сбежал на юг, словно банкир в отставке.