Сокровище князей Радзивиллов - Тарасевич Ольга

– Нехорошо так про дядю говорить, но ведь никто не узнает. – Удивленный, Доминик даже перестал поглощать драники, отставил кубок с парным молоком и хитро подмигнул кухарке. – Брехуном он был, дядька мой, откуда в жару снегу взяться? Не иначе как пан Коханку слишком часто звонил в колокольчик, что в винном погребе висит. Вообще, знаешь, Марыся, в сообразительности дяде не откажешь. По лестницам спускаться намаешься, вот пан Коханку заказал колокольчик, позвонишь, и уже подают тебе вино из подвала по специальной веревке. Хитер!

– Ай, панич, все перебиваешь, не слушаешь ты меня!

– Слушаю, слушаю.

– Тогда я дальше рассказываю. Пан Коханку пообещал гостям зиму. И вот на следующее утро дамы выглянули в окно, – на круглом добродушном лице кухарки мелькнула предвкушающая улыбка, – выглянули – и обомлели, все белым-бело вокруг. Натурально, зима!

– Врешь!

– Вот те крест! Зима – а все почему? Пан Коханку распорядился ночью соль по дороге рассыпать да сани запрячь. Конечно, кататься дамы не поехали, похихикали и сразу к озеру пошли, там хоть какое-то облегчение от солнцепека. Зато узнал про такую расточительность (соль недешевая ведь) один шляхтич^[12] и шустренько явился в замок с телегой. А как увидел пан Коханку, что шляхтич тот пытается соли себе набрать, так распорядился насыпать ему телегу солью доверху. Чтобы шел шляхтич пешком, и все в округе видели, какой он жадный, и чтобы было шляхтичу стыдно.

– Стыдно! Скажешь тоже! Да он небось от радости прыгал – целая телега соли. На него все смотрели и думали: вот же повезло дурню. Чудак был мой дядя.

– Я тоже думаю, что стыдно тому шляхтичу не было. Потому…

Окончить фразу кухарка не успела. Лицо ее сначала застыло, а потом исказилось от ужаса. Полные губы чуть шевельнулись – однако из них ни словечка не вылетело и даже ни единого звука.

«Хорошая, конечно, наша Марыська, добрая, то драниками, то блинами всегда угощает, – пронеслось в голове Доминика. – Но ведь глупая она, как все женщины. Не иначе мышку али крысу увидела. Сейчас глаза попучит-попучит, а потом орать непременно начнет. Глупая женщина! Было бы кого пугаться, маленькой мышки! Эх, Марыся, а ведь как хорошо разговаривали мы только что, так интересно…»

Доминик с раздражением обернулся через левое плечо, куда был прикован взгляд сидевшей напротив кухарки. И сначала не заметил там ничего особенного, кроме широкой потемневшей спинки скамьи да серой каменной стены, на которой висел ряд медных, вычищенных до блеска сковородок. Но в ту же секунду он вдруг почувствовал: все же там, за спиной, что-то есть, там словно бы легко колышется сам воздух, беззвучно, но все же пугающе ощутимо.

Мальчик в ужасе вскочил со скамьи, бросился к распахнутому окну и только там осмелился обернуться.

Прямо под потолком кухни, то опускаясь ниже, то взмывая в самый верх, кружилась… женщина в черном платье… она была одновременно странно-прозрачной… и все-таки видимой, видимой так ясно, как висящая на стенке сковородка, которую порой задевал подол полупрозрачного черного платья. Какой жуткий, зловещий танец…

– Ох, Матка Боска! – прошептал Доминик. Он поднял руку, чтобы осенить себя крестом. Только в глазах отчего-то вдруг сделалось темным-темно, ноги стали ватными…

* * *

– Не надо метать бисер перед свиньями. Даже если очень хочется. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. С кем поведешься, от того и наберешься. Павел – псих, сумасшедший. А я не могу себе позволить уехавшей крыши, мне надо воспитывать ребенка…

Тихий, не очень-то убедительный шепот, очередная попытка аутотренинга.

Валерьянка высушила слезы и слегка сковала ледяной корочкой безразличия мучительные болезненные мысли.

Но только принципиально ситуацию это не меняет, в израненной кровоточащей душе по-прежнему плещется такая боль, что ее, кажется, больше не вынести, и возникают всякие малодушные порывы…

– Так, стоп, – пробормотала Лика Вронская, натягивая на голову плед, – давай разберемся, какие такие порывы у меня возникают и из-за чего. Я ведь почти сразу выяснила, что у моего избранника – аутизм^[13]. Знакомый судебный психиатр предупреждал меня: такое не лечится, особенности психики Павла – это на всю жизнь. Но мне казалось: я же – особенная, сильная, я справлюсь с Пашиной болезнью; во мне так много любви, и самые страшные диагнозы станут неактуальными. Пару месяцев мне казалось, что я в раю. Павел был таким внимательным, заботливым, влюбленным. Я неосмотрительно познакомила его с Даринкой. И моей доченьки, настороженно относящейся к незнакомым мужчинам, было не узнать; она приняла Павла сразу же, полюбила играть с ним, даже стала слушаться. А потом…