Крутой мэн и железная леди - Арсеньева Елена

Зал ревел от восторга.

Алёна всегда очень болезненно воспринимала насмешки над женщинами (видимо, по какой-то непонятной извращенности натуры, ибо вообще-то женщин, как известно, хлебом не корми, только дай поиздеваться над сестрой по Творцу!), однако сейчас она не сдержала злорадного, хотя и хрипловатого смешка. За издевку над этой кикиморой монстру многое простилось, в том числе и ужас, который испытала Алёна, ощутив его хватку на своем горле!

Между тем кикимора не делала никаких попыток слезть с его колена и, похоже, чувствовала себя в лапищах чудовища вполне комфортно. Однако монстр был не лишен такта: он заметил, что супруг кикиморы ( тоже невежда и недоучка, муж и жена – одна сатана!) нервически заерзал, словно собираясь идти отбивать свою собственность у похитителя. А может быть, монстр просек, какое обиженное, завистливое личико сделалось у кикиморовой дочки… девуля, между прочим, была очень даже ничего себе, в «мокрых» рыжеватых кудряшках, с премиленькими веснушечками на курносенькой мордашке и с весьма аппетитными формами… Так или иначе, мощным взмахом поднимает монстр уродину-мамашу и с размаху бросает ее на колени супруга, а дочку вместе с креслом выволакивает поближе к сцене, на открытое пространство, склоняется над ней и кладет ее маленькие ручки себе на грудь… медленно ведет ими вниз, вниз… еще ниже, еще…

Папаша-игнорамус и отвергнутая кикимора разом приподнялись с выражением праведного негодования на физиономиях, однако в этот момент шаловливые ручонки их дочки сделали какой-то рывок – и публика издала восторженный визг, потому что чешуйчатая, пугающая оболочка слетела с монстра, словно по волшебству, а под ней оказалось загорелое, в меру накачанное, стройное юношеское тело. Мерцающие фиолетово-серебряные стринги и такая же маска, плотно прилегающая к лицу (над ней клубились спутанные пепельные волосы), – вот и все, что напоминало о прежнем чудовище.

Экс-монстр наклонился к девице, храбро открывшей человечеству его красоту и стать, и чуть коснулся своими фиолетовыми губами ее губ. Она так и рванулась к нему, уже даже руки занесла, чтобы обхватить его за шею, прижать к себе… да не тут-то было! Расколдованное чудище танцующей походкой пронеслось по залу, склоняясь то к одному, то к другому столику, и видно было, как дамы, визжа от восторга, суют за резинку его стрингов купюры, – причем вместе с дамами поучаствовала в процессе обогащения монстра и парочка мужиков (один, кстати сказать, вполне гетеросексуального вида, ну а второй… что да, то да, роковая ошибка природы!). Еще раз мелькнув (правильнее будет сказать – сверкнув!) изумительно крепкими, загорелыми, атласно-гладкими ягодицами и вызвав восторженный визг у дамской части публики (напрасно думать, что только мужчины с вожделением смотрят на женские попки – женщины тоже обожают вид мужчин сзади… если, конечно, это подобающий вид!), монстр-красавец исчез за сценой, танго умолкло, и вдруг, перекрывая бурные и продолжительные аплодисменты, рыженькая дочка необразованных родителей радостно возопила:

– Вспомнила! Я вспомнила! «Тараса Бульбу» написал Гоголь! Гоголь, а не Тарас Шевченко!

Минута молчания. Зал воззрился на девулю в полной уверенности, что у нее крыша съехала – от чувств-с. Потом опять грянул хохот. Короче, клиенты дозрели все как один, атмосфера в «Барбарисе» теперь царила самая непринужденная. – Лапочка моя! – пробормотала Алёна, посылая отличнице воздушный поцелуй и торжествующе поворачиваясь к Владу.

Ее сосед уже успел пригладить волосы, вытащил из-за ворота салфетки и даже сложил их аккуратненькой стопочкой на столе.

– Вот видите!.. – торжествующе начала Алёна.

– Это не считается, – перебил Влад равнодушно. – Поздно. Первое слово дороже второго. Ты проспорила. Поехали!

– Нет, меня девочка выкупила! – решительно замотала головой Алёна, разглядывая коренастенькую фигуру своего поклонника (брюшко слегка нависает над ремнем, волосики жидковатые, ножки кривоваты, пальцы коротковаты, носик маловат, а это значит, что и все прочее, чем он собирался козырять нынче ночью, тоже не бог весть каково, – вернейшая народная примета!.. – и хотя, всем известно, главное не размер, а сноровка, но все же, все же, все же!) и вспоминая божественно сложенного стриптизера. Вот если бы ему проспорить… да, тут уж Алёна, пожалуй, поступилась бы принципами не вступать в случайные связи (тем паче что она этими принципами уже не единожды в жизни поступалась!), а что до обожания бесподобного танцора из Жанниного шоу… да не наплевать ли черноглазому красавцу Игорю на сам факт существования обожающей его писательницы и на то, с кем она спала, спит и будет спать?!

Ладно, господь с ними, с танцорами и стриптизерами, это просто игрушки для дам пост-пост-бальзаковского возраста, но с Владом она никуда не собирается ехать, это совершенно точно. А он, похоже, не думает отступать: зудит и зудит над ухом…

Алёне всегда было приятно слышать от мужчины фразу: «Я тебя хочу!»… однако в устах Влада она звучала как-то не так. Не вдохновляюще.

– Безнадежно! – наконец сказала она сердито. – Влад, извините, это был глупый спор. Я совершенно не думала, что вы эту чепуху восприняли всерьез. К тому же нас никто не разбивал, поэтому…

– Я сейчас на минуточку сбегаю отлить, – сообщил Влад, поднимаясь со стула, – а ты пока расплатись за свой жюльенчик. От меня не отвяжешься, это бесполезно. Ты просто еще не знаешь, я тебе по секрету скажу: у меня среди друзей прозвище Бультерьер. Это потому что хватка у меня мертвая, ясно?

Он двинулся прочь из зала, и его чуть цепкая походочка и в самом деле показалась Алёне развалистой и агрессивной, как у бультерьера.

Она вскочила, прижала к груди сумочку, словно щит.

Если Влад думает, что писательница Дмитриева вот так, спонтанно, отправится в постель с человеком, который сообщает ей о своих сортирных намерениях и предлагает самой заплатить за жюльенчик …

Не в деньгах дело! Алёна вполне платежеспособна и вообще помешана на финансовой независимости. Идя куда-то с кавалером, она занудно просит позволить ей заплатить за себя самой и отступает лишь под угрозой крупной ссоры. Но она ценит соблюдение условий игры ! Спор начинался как шутка, а обернулся такой вульгарщиной… ни цветов, ни музыки, ни обязательных слов… Ну уж нет, это не для Алёны Дмитриевой с ее утонченной натурой.

Алёна поднялась на сцену и, воровато оглянувшись, прошмыгнула в дверку, через которую выходили актеры. Она очутилась в святая святых – в служебных помещениях «Барбариса», в месте запретном, и ничуть не удивилась, увидев холодное недоумение на красивом лице Жанны.

– Жанна, дорогая, извините, – затараторила Алёна, которая не выносила фамильярности и не признавала уменьшительных имен, а оттого со всеми подряд была на «вы», даже с теми, кого могла – хотя бы условно! – называть подругами. – Простите, ради бога, но у меня совершенно безвыходная ситуация. Мой сосед что-то распоясался, пристает ко мне, испортил все настроение. Боюсь, что скоро придется от него с кулаками отбиваться. Выпустите меня через служебный выход, очень прошу! Андрей, погодите! – окликнула она пробегавшего мимо второго танцора из шоу, тоже очень красивого и сверх меры сексуального (глядя на него так и хотелось сказать: «Вооружен и очень опасен!»), вдобавок, весьма снисходительно относившегося к взрослым дамам, но… вот не звенело у Алёны в сердце при виде Андрея, а при виде Игоря – звенело, да еще как! Колокольный это был звон, малиновый, сладостный! – Сделайте божескую милость, принесите мой плащ из гардероба!

Она вынула из сумочки номерок и отдала его Андрею, который сверкнул озорной улыбкой (он вообще напоминал мальчишку-озорника, этим и брал, ну а у Игоря амплуа безусловно – романтический герой-недотрога) и исчез, а Жанне протянула пятисотку:

– Я брала салатик с креветками и жюльен, и еще полбокала какого-то испанского вина… забыла… этого должно хватить. Извините, отдайте официанту, хорошо? А если нет, Жанна, скажете мне, я потом доплачу.

– Хватит, хватит, – кивнула Жанна, в голове у которой был компьютер: она всегда знала, кто из клиентов что заказывает и сколько это стоит – за вычетом пятнадцатипроцентной скидки по дисконтной карте. – Еще и останется на чай. Только зря вы не хотите остаться, Алёна, у Орлова еще парочка таких забойных номеров!

– Да? – рассеянно спросила Алёна, пристраиваясь к щелочке в двери и высматривая, не идет ли Андрей. Господи, неужели это такой трудоемкий процесс – взять плащ в гардеробе?! Вот-вот вернется Влад… ладно, какое-то время он будет думать, что барышня отправилась в туалет, а тем временем Алёна улизнет! – А кто такой Орлов?

– Орлов – это нашего стриптизера фамилия, – пояснила Жанна, с улыбкой наблюдая за нервозной писательницей. Впрочем, улыбка на ее красиво очерченных губах блуждала отнюдь не насмешливая, а вполне понимающая: своими непроницаемыми зеленоватыми глазами Жанна в жизни вообще, и в «Барбарисе» в частности, такого навидалась, что невинные игры писательницы Дмитриевой с мальчиками, юношами и мужчинами среднего возраста казались ей просто детским лепетом. – Хотя он типичный Ослов, а не Орлов. Растяпа еще та! Забыл то ли в «Пикассо», то ли в «Гудке», то ли в «Алексе» диск для второго своего номера: «Пионер – всем ребятам пример». Пришлось дать ему машину, помчался… А номер – просто супер! Особенно когда он начинает таким детским голоском выкрикивать: «Пионер – всегда готов! Пионер – всегда готов!», а сам при этом обнажает такое достоинство!.. К сожалению, резиновое, но все равно очень классное. Да и других его номеров вы так и не видели. Жалко. Может быть, посидите, дождетесь?