Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

Она с таким же успехом могла бы рассказывать мне анекдот. Звук ведь в таких случаях не пишется. Главное: картинка. Но она заговорила о невыплаченной зарплате, о старых декорациях и костюмах. К этому я был готов. К этому я всегда готов, когда речь заходит о культуре. Культура всегда бедствует. Такова ее природа. По крайней мере у нас. Но для того эти встречи и существуют, чтобы президент пропитывался проблемами и пытался помочь их решить. И, несмотря на необычный финал разговора, я дал указание Минфину выделить Опере деньги на погашение долгов по зарплате и на декорацию для новой оперной постановки. Финал нашей встречи стоил этих денег. А виной всему запах. Она сама сказала, что приехала прямо с репетиции и не успела ни душ принять, ни себя привести в порядок. Да, про душ она сказала для того, чтобы подчеркнуть состояние сантехники в театре. Душ, оказывается, давно не работает.

И вот как только я услышал это ее скорое и мимолетное признание, что-то во мне щелкнуло. Я уловил в тот же момент в воздухе едва различимый запах пота, смешанный еще с каким-то парфюмерным запахом. Но не запахом дезодоранта или духов, а с чем-то более интересным. Я так и не вспомнил, точнее, не нашел вторую составляющую этого запаха. Но в памяти моей, в какой-то дальней ячейке, хранился именно такой вот запах с примесью сладкой горечи человеческого пота, притом именно женского. Женский пот, как и все женское, обладает большей легкостью и особой чувственной привлекательностью. Этот запах может вести за собой. Я смотрел на балерину, совершенно не слушая ее довольно немузыкальный голос. Я смотрел, а в голове у меня проходила фильтрация запахов прошлого, каких-то эпизодов из жизни, как бы обладавших ароматическими «закладками». И вот моя память листала страницы жизни, выискивая эту закладку, пахнувшую женским потом и какой-то, видимо профессиональной, парфюмерией. Может, особым ароматическим тальком или пудрой. И вдруг, все еще глядя на ее подвижные тонкие губы, я все вспомнил и даже приоткрыл рот от удивления. Она мой приоткрывшийся рот восприняла как знак повышенного внимания к ее словам. И заговорила быстрее и эмоциональней прежнего.

– Скажите, – я уставился в ее карие, подведенные густой тушью глаза, когда она наконец замолчала, – у вас в театре, где-то на чердаке была такая комнатка с продавленным диваном. Чтобы туда попасть, надо было подниматься по деревянной лестнице. Она еще сохранилась?

Балерина уставилась на меня не моргая, словно я ее загипнотизировал. Она молчала, а я уже видел этот замечательный эпизод из своей жизни каким-то внутренним зрением, визуальной памятью. Вот мы с Мирой в этой чердачной комнатке без стен и окон занимаемся любовью. Все пропитано коктейлем из запахов пота и какой-то парфюмерии. И вдруг нас спугнула парочка артистов балета. И мы наблюдаем, как они занимаются тем же и там же. И она, балерина, красиво держит тело. Мира тогда прошептала еще что-то довольно забавное. Как она сказала? «Ты видел, как он ее взял сзади?»

Я немного наклоняю голову, чтобы хотя бы чуть-чуть еще раз захватить взглядом ее профиль. Я почти уверен: это была она. Только, конечно, моложе.

– Да, – вдруг не выговаривает, а выдыхает едва слышно моя гостья. – По крайней мере, еще несколько лет назад эта комнатка там, на чердаке, была.

Я киваю и наблюдаю, как на ее лице появляется живая кожа. Она явно краснеет, и краснота эта пробивается через косметику, пробивается, как первые подснежники сквозь снег.

– А вы откуда о ней знаете? – вдруг спрашивает она шепотом, чуть подавшись всем телом вперед.

– Я там был однажды, – так же шепотом отвечаю я.

– Театр – это жизнь, – говорит она. – В театре все, как в жизни.

Ее голос уже выровнялся, к ней вернулось самообладание. Она, видимо, думает, что не я ее поймал своим вопросом, а она меня. Это же я признался, что побывал там однажды. Она в этом не призналась.

64

Киев. Март 1985 года. Вечер.

– Мне надо с тобой поговорить. – Мама смотрит на меня серьезно, немного хмурится и указывает движением головы в сторону кухни.

Она пришла сегодня с работы раньше обычного. Переоделась в синий вельветовый халат. На ногах шерстяные вязаные носки и старые тапочки. Поначалу у нее было хорошее настроение, она даже напевала что-то, открывая трехлитровку с компотом. Но под вечер на ее лице обозначилось беспокойство, и вот я, похоже, сейчас узнаю его причину.